– А тебя-то почто пули не берут? – повернулся к Григорию ямщик, слишком довольный, чтобы обижаться на студента. – Заговоренный, что ли?
В глазах паломника еще прыгали нехорошие искорки, но ответил он довольно спокойно:
– Что болтаешь! Это все разбойничье добро меня спасло!
С этими словами Распутин продемонстрировал Захару верхнюю полу позаимствованного им у лиходеев кителя. С внутренней стороны там был пришит карман, в котором оказались всякие безделушки, явно прихваченные владельцем кителя на пароходе. Пулю остановила слегка погнувшаяся от удара пустая посеребренная рамка от фотографии. На груди Григория расплывался синяк – весь вред, который смогла причинить ему метко пущенная пуля.
– Уплывают, – прохрипел прислушивавшийся к тарахтению катера Митрофан. Он сполз на землю под деревом, и, судя по внешнему виду, самочувствие его не улучшалось.
– Пусть их, – устало отмахнулся Григорий. – Им сейчас первая забота – убраться подальше да успеть добычу поделить – не до нас. А ну, дай посмотрю!
Паломник наклонился над медленно моргающим и каким-то потерянным Митрофаном и отвел в сторону его руку. Среди слипшихся окровавленных волос Захар ничего не рассмотрел. Судя по всему, пуля просто оцарапала череп и слегка контузила студента, отчего ему и было дурно.
Григорий взял белое лицо Митрофана в ладони и слегка приподнял, затем провел левой рукой вдоль его позвоночника. Студент опустил ресницы и задышал ровнее и глубже.
– Сиди тут покуда, милой, мы быстро, – тихо обратился к нему паломник и поднял глаза на Захара: – А у тебя там что?
– Да ерунда, царапина.
Григорий тем не менее взглянул на выдранный из захаровского плеча изрядный кусок мяса и покачал головой:
– Кровь сейчас остановится, а дальше само заживет.
Вдруг паломник о чем-то вспомнил.
– Про купца-то мы и запамятовали! Как он там?
– Да скверно! – досадуя на собственную забывчивость, ответил ямщик. – Сердце у него болело и дышал тяжко. Как стрельба началась, он тихо лежал, не высовывался.
По лицу паломника промелькнула тень, и он быстрыми шагами направился к перевернутой лодке. Снедаемый дурным предчувствием, Захар поспешил следом.
Вдвоем они перевернули лодку и обнаружили неподвижно лежащего с открытыми глазами купца. Внушительная грудь не поднималась, а побелевшие губы и застывшие глаза не оставляли сомнений, что купец Кузнецов отдал богу душу.
– Эх, было бы время с ним посидеть, может, и не помер бы, – вздохнул Григорий, опуская купцу веки.
– Да какое же тут время, когда разбойники наседали?! – выпалил Захар. – Я все думал, уж он-то спасется, что бы с нами ни было. А вон как вышло…
– Придется его здесь оставить. В ближайшей деревне расскажем, как да что, – с этими словами крестьянин опустил на мертвое тело лодку, как крышку гроба. – Только сначала просушиться надобно. Сымай мокрое-то! Вон уже зуб на зуб не попадает!