Бастион: Ответный удар

22
18
20
22
24
26
28
30

Маленькая фигурка бегала от дома к дому. Стучала в стекла, кричала, бежала дальше.

– Это Данилка, внучок Петровича… – выдохнула Анюта. Сжала его руку. – Пашенька, беда мне чудится. Не напрасно он…

– Нормально, нормально, – пробормотал Туманов. – Ты не паникуй.

– Тетя Таня, дядя Женя, уходите, «фрицы» идут! – донесся из соседнего палисадника писклявый голосок.

Анюта распахнула фрамугу. Спотыкаясь, фигурка семенила к ним.

– Дядя Паша, тетя Аня, уходите, «фрицы» идут!.. – верещал пацаненок заезженной пластинкой.

– Да что стряслось, Данилка? – взвизгнула Анюта.

– Не знаю, тетя Аня!.. Не знаю!.. Дядя Сема передал по рации – «фрицы» идут!.. – Пацаненок споткнулся, словно огретый подзатыльником, подскочил – побежал, неуклюже переваливаясь, через пустырь.

– Ох, Пашенька… – Анюта судорожно всхлипнула. – Да что же это…

Это были еще цветочки. Кошмар разразился буквально через мгновение – как гром среди ясного неба. Черная тень вертолета взмыла над шапкой леса. Застыла, поводя хвостом, и рванулась на хутор… Борт накренился. Трассирующие блестки посыпались с неба. Веером прошлись по поселку, рассыпаясь слева направо гирляндами огней. И сразу все загремело, зарябило! Крупнокалиберный, чертыхнулся Туманов. Сволочи!.. Пацаненок, добежав до колодца, взмахнул ручонками, точно подбитая птица, упал. Взвилась факелом крыша дома напротив. Занялась соседняя. Зажигательными бьют…

В короткий миг хутор объяло пламенем. В комнату потянулась гарь. А вертолет продолжал висеть над головой и стучать длинными очередями, посылая трассирующие светлячки в неохваченные огнем дома.

Туманов отбросил с пола холщовую рогожку, рванул кольцо.

– В бункер, Анюта, живо!..

– Нет, Паша.

Не понял. Голос прозвучал необычно. Вроде и не Анюта. А кто? Он, удивленный, распрямился. Вот срань-то…

Она сняла со стены автомат и повесила на плечо. Зачем? Потом сделала попытку втиснуть мясной тесак в голенище. По бледному личику плясали золотые отливы.

– Нет, Паша. Не пойду. Выкурят нас из бункера. Ты уходи, прячься, Пашенька, обо мне не думай. Мне, кроме этого хутора, идти некуда, я здесь буду… голыми руками не возьмут, не думай…

Она говорила механически, сухо – и слова произносила не сразу, а как бы сперва вспоминая.

– Сгоришь, идиотка! – взревел он. Отобрал у нее тесак, схватил за руку и потянул к двери, за которой уже кричали люди. В одном она была права: бункер – вариант заведомо тухлый. Самому себе петлю рисовать. В катакомбы можно загрузить детей, дабы не сгорели заживо – свято веруя, что потом помилуют, сжалятся; не факт, конечно, но шанс есть. А для взрослых нет надежды: выкурят – и в овраг. И в лагерную пыль не сотрут, таких гавриков в лагеря не берут – не те работяги. Вольные. Один выход – бежать к реке… Они выскочили из дома и упали у «египетских» поленниц, складированных перед банькой. Удивительное дело – банька не пострадала, в отличие от дома, крыша которого уже весело потрескивала. Вертолет вел огонь по южным окраинам – там небо чертили пунктиры и рвалось пламя. Человеческие фигуры метались в кострище. Голосили бабы, кто-то отчаянный и отважный короткими очередями долбил по вертолету. Было светло как днем: дома, ставшие мощными факелами, освещали антураж не хуже прожектора.

Мимо убитого пацаненка пробежали трое. Двое мужиков, одна баба. Тощий дядька, похожий на Буратиныча, замыкал отход. Уже подбегали к насыпи – под ней начинались мостки, река, когда стрелок с вертолета переместил огонь. Следовало ожидать – на открытом пространстве у речного берега бегущие люди – как на ладони. Первой споткнулась женщина. Мужчина налетел сзади, и оба покатились, сминая заросли осота. Буратиныч упал последним – махнул автоматом и со всего разгона хряпнулся лицом…