Положение становилось отчаянным. Река отпадала. Любой смельчак на насыпи будет желанной мишенью для зависшей гадины. Идея, озарившая Туманова, тянула на сумасбродство. А выбор был? Ежу понятно, каратели шли цепью по лесу и не могли обойти землянку со «скворечником». Дневальный успел забить тревогу и даже связаться с Петровичем. Дальнейшая его судьба неизвестна (как и судьба Петровича). Вряд ли он обернулся филином. До землянки полтора километра – если тревогу дали пять минут назад, то они еще на подходе. Каратели, осуществляющие тактику выжженных деревень, – это, конечно, не желторотые юнцы-трехгодичники, но и не натасканный спецназ, идущий по ночной чащобе как по родному дому. Гнать не будут. Не умеют. Карательные части набраны на контрактной основе из отпетых ублюдков, которым на тактическую подготовку глубоко и с прибором, а хотят они только жечь да мучить. Если броситься навстречу облаве, то в теории можно пробиться через рваную цепь (основательно рваную – попробуйте соблюсти в ночной тайге боевой порядок, когда задано одно лишь направление).
Вертолет продолжал грузить свинцом западную окраину – пытаясь подрубить упрямого стрелка.
Анюту колотило.
– Бежим за околицу. Да пригнись ты… – Туманов бесцеремонно схватил ее за шиворот.
– Боже, будь милостив ко мне, грешной, – внезапно сказала она на полном серьезе и встала на ноги. Теперь она была сама собой – свихнувшейся от страха женщиной. Осознав утрату, обмякла, задор приутих.
Он подтолкнул ее к ограде.
– Будет он к тебе милостив, будет. Если сама захочешь… Прыгай. Тебя в школе не учили через козла прыгать?
Стрелок с вертолета их заметил слишком поздно. Они вбегали в лес, когда он прозрел и послал длинную очередь, обрубившую еловую лапу…
Темнота навалилась – окаянная… Пока привыкали глаза, раздраженные пламенем, Анюта успела провалиться в бурелом, а Туманов – повстречаться с деревом.
– Ну-ка, отдай мне это горе, – он попытался перехватить цевье автомата. – А то, факт, наколбасим. Будет нам тогда и прогулка, и надгробье.
– Нет, Паша, не отдам… – Она впилась в автомат, как в родное чадо, – намертво. – Мне спокойней с ним, Паша, пойми…
– Ладно, ладно, хренушки с тобой, – отступил он. – Фетиш, да? Только вон ту закорючку не дави, запомнишь? Знаешь, какую?.. Что бы ни случилось, даже если увидишь их, гадов. Нельзя нам стрелять, Анюта. Держись за хлястик и молчок, уяснила?
– Не маленькая я, Паша…
– Молчи, кому говорю…
Дай им бог унести ноги. В непроглядном мраке шли на ощупь, не видя дороги. Стволы деревьев вырастали под носом и сразу наваливались. Лес давил темнотой, возбуждая картинки в голове отнюдь не светлые. Гиблое место. Позорно страшно двигаться дальше, когда чуешь топор, висящий над головой. Но Туманов еще не догадывался, насколько худо все в действительности. Нет, он не сомневался, что в этой стране плохо везде, где мы есть, но чтобы вот так!..
Силуэт из-за дерева вынырнул нежданно и эффектно – как зубилом по затылку. Кто-то грузный пыхтел напролом, переваливаясь с боку на бок. Никакой тебе дистанции – лоб в лоб… Он не ожидал нападения, в отличие от Туманова, который ожидал. Подготовка «Бастиона» не проходит даром, наука убивать пусть не в душе, но в руках. Он врезал тесаком – наискосок, наотмашь, целясь в основание левой ключицы. Каратель вскрикнул, сцапал его за куртку и потащил на себя. Он опять замахнулся, ударил. Руки разжались. Вскрик перешел в хрипение, хрип – в какую-то тошниловку. Тень шатнулась, нетвердо сделав шаг назад, и упала навзничь, прошуршав одеждами.
– Сдохни, скотина… – процедил Туманов. Обернулся.
– Анюта?
– Здесь я, Паша, – испуганно вякнули заросли по правую руку. – Здесь я, родной…
Как гном из-под одеяла – ну право слово.