— Врешь, поди? — Валерия окончательно справилась с весельем и, посмотрев на часы, торопливо допила чай. — Спасибо, пора нам.
— А Рахманинов? — вскинул брови хозяин. — Обещала ведь.
— Приезжай на концерт. Мы еще неделю в филармонии. Он вышел из-за стола и, подойдя к роялю, решительно
поднял крышку.
— Я тебе Шопена играл? — спросил задиристо. — Не ходи в должниках, это неприлично. Приеду я на твой концерт, обещаю. А сейчас — moderato, вступление, а?..
Валерия подошла к роялю, подкрутила деревянный стульчик, села и закрыла глаза… Хобот навис над инструментом, я же остался стоять, охваченный торжественной тишиной, хотя о музыке Рахманинова не имел ни малейшего представления.
Она заиграла. Очень тихо, потом — все громче. Через минуту я уже ни о чем не мог думать: какая-то родная, теплая, неведомая до сих пор волна чувств подхватила меня, повлекла в детство, перед моим мысленным взором возникли покойница-мать, Танька в школьной форме, мальчуган в коротких штанишках со шлеёй через одно плечо. В нем я узнал себя. И не было ни засады, ни Рахимова, и Мишка еще, должно быть, не родился на божий свет… Где это все?.. Когда?.. Откуда этот колокольный звон?.. Откуда я знал про этот колокольный звон там, в ночном поезде, во сне наблюдая за метавшим в медный таз яблоки племянником, если только сейчас услышал его в музыке Рахманинова?.. Нет ничего, способного остановить мой полет над зеленой равниной! И как, оказывается, радостно жить! Неведомая сила, наполнив мышцы, заставила меня распрямить плечи, я почувствовал, как повеяло ветром в закрытой наглухо горнице; а потом вдруг — булыжная площадь, колонна красивых, сильных мужиков, я — посередине, Хоботов в кольчуге и богатырском шлеме — впереди, и женщины в кокошниках машут из распахнутых окон, и мир вокруг плавится в ярких лучах полуденного солнца…
До самого шлагбаума мы ехали молча. Восторги, выраженные вслух, оказались бы сейчас нелепыми, разрушили бы мир, в котором мы еще пребывали.
Мы тепло простились с Хоботом. Долгая притирка разновозрастных незнакомцев завершилась доверительным рукопожатием, когда я спустился с чердака с тяжеленной сумкой на успевшем отдохнуть плече. Хотя полного генеральского расположения я удостоен не был.
— Валерия, а Константин Андреевич, он что, в отставке? — робко спросил я, нарушив тишину.
Она помолчала.
— В каком-то смысле, — ответила нехотя.
— А точнее?
Большая улица была освещена плохо: Киев экономил электроэнергию. Валерия включила дальний свет фар.
— А если точнее, то он… в опале. Было в русской армии такое понятие.
— Почему?
— Представьте, не интересовалась.
Любопытно. Я и сам пребывал опальным милиционером, но чтобы генерал КГБ?!. В моем представлении такой чин — почти государственный деятель. Что же он должен был натворить, чтобы попасть в опалу в такое демократичное время?.. Я спросил об этом, хотя, скорее всего, с Хоботовым мы больше никогда не увидимся.
— Насколько я знаю, он ушел из КГБ, а в наше «демократичное» время это называется как-то по-другому. В России, кажется, МБР, здесь — СБУ?..
— Да он что же, как Калугин?
ebooksa