— А кто он, дед Степан?
— Он?! Просто дед. Сидит здесь каждый день, пожертвования собирает. Потом в храм относит или страждущим отдает.
— И вам тоже?
— И нам.
— Он что, святой?
Пацан улыбнулся.
— Я не знаю. Может, и святой.
Макс хотел еще что-то спросить, но мальчишка вырвался и побежал прочь. А старик все смотрел. Чувствуя его пронзительный взгляд, Макс отвернулся. «Грехов много?! Пожалуй, так и есть. Только остановиться не получается»
… До мотеля он добрался быстро: метро, маршрутка, остановка. Мэрилин с ядовитой улыбкой положила ключ на стойку.
— Где пропадали?! Огни ночной Москвы?!
— Типа того.
— Ну-ну. Дело молодое.
Взяв ключ, он поднялся номер. Не снимая обуви, кулем рухнул на кровать. Веки склеились сами собой, но мозг отключаться не хотел. Словно, злой шутник, он подсовывал ему ночные картинки.
… Альберт хотел жить. Мычал, кряхтел, сучил ногами, но… Веревка стягивала руки, а струна — горло. Временами сознание пропадало, боль — нет. Грубо, она будила жертву. Кожу столовый нож вспарывал неохотно, скорее — разрывал. Грудь, живот и даже лицо, ему не удавалось ничего. Глаза оказались слабее. С отвращением, но упорством палач ковырял их из глазниц. Альберт рыдал, кричал и рвался. Обреченно дергал веревки, но путы были прочны. Вгрызаясь, тупой коготь выцарапывал жизнь. Макс резал кусочки человеческого тела, а кровь едва вытекала. Когда он вогнал нож под лопатку, сразу стало тихо. Ни криков, ни дрожи, ни конвульсий. Или Альберт уже умер?
Несмотря на почти суточное бодрствование, уснуть было невозможно. Легче было сойти с ума, чем успокоить взбунтовавшуюся психику. Макс откинул одеяло и пружинисто прошел в ванную. Встав под душ, крутанул краны. Теплые струи вдарили по голове и ручьями потекли вниз. Макс закрыл глаза, но видения настигали и здесь.
… Он вдруг ожил. Макс сам не ожидал, но застонав, Альберт затрясся мелкой дрожью. Палач вырвал нож и с ним — горячий фонтан. Брызгами кровь падала на кожу и жалила. Жгла раскаленным свинцом. Макс открыл глаза, со страхом посмотрел себе на руки. Они были чисты. Крови не было. «Наверное, я схожу с ума! Нет-нет-нет! Никакой крови нет. И не было вовсе. По крайней мере, на моих руках. Он уже умер. Умер потому, что так было задумано. Потому, что я приговорил его! Вот и все!»
Заговаривая себя, он открыл холодную воду. Ледяные брызги, кольнули тело и заставили стиснуть зубы. Да-а! Холод сковывал, замораживал, обжигал. Он был сильнее, ощутимее въевшейся в кожу или в сознание крови. Макс поднял лицо к верху. Мозг. Вот, что должно было замерзнуть. Тело — лишь оболочка, мозг — вселенная. Там жил хаос. Ночной кошмар, перемешанный с безумными мыслями. Его нужно заморозить, разбить и вытряхнуть. Стоять и ждать!
Через минуты, лившийся сверху, лед стал нетерпим. Картинки, мысли, страхи — все куда-то смыло, растворило и унесло. Осталось лишь желание, животный позыв — убраться, спрятаться, согреться. Сбежать туда, где тепло, тихо и сухо. Дрожа всем телом, Макс боролся с ледяной хваткой. Стоял, терпел и ждал. И только, когда добравшись до последней клетки, она стала трясти в неимоверной лихорадке, закрыл кран. Проверяя себя — глаза. Картинок больше не было. Он вышел из душа и, не вытираясь, упал на кровать.
В номере было немноголюдно. Но только пока, и Дерябин это понимал. Озадаченно почесывая затылок, следователь ругал себя последними словами: «Нет, какой я все-таки придурок, что согласился махнуться дежурством с Широковым. Пусть бы он и расхлебывал эту хреновину. Сказали: просто труп — а здесь, хоть святых выноси. Маньяк, депутат, голубая мафия. Черт их разберет всех! Надо же, убийство Самолкина! И все на мою шею!» Старлей подошел к кровати и еще раз взглянул на тело. Жестко. Не иначе, псих какой-то.
— Саш, подвинься.