– Ножевые, говорю, ранения?
– Да. Ектенбаев его фамилия. Слышали, может?
Санитар вдруг обернулся резко, так резко, что Паша вздрогнул и приподнялся непроизвольно, но распрямиться не смог, так и стоял, будто в сомнении – уйти ему отсюда или остаться.
– А он что – друг ваш? – спросил санитар подозрительно.
Их проинструктировали. Паша распрямился наконец и руку опустил в карман, где у него нож лежал. Этого он завалит, конечно, тот и пикнуть не успеет. Покосился на сидящих на соседней лавочке женщин. От них опасности можно не ждать, что они ему сделают. Закричат, конечно, визгу здесь будет до самого неба, но Паша уже далеко будет.
– Это друг ваш? – повторил санитар, изображая теплоту и участие в голосе.
– Да, – сказал Паша дерзко. – Скуластое такое лицо у него, азиатское.
– Он умер.
Он что угодно мог другое сказать, но только не это. Это с толку сбивало.
– Умер? – удивился Паша.
– Умер, да. Прямо здесь, в приемном покое. Его даже в операционную поднять не успели.
Он время тянул, кажется. Момент поджидал. Паша нож сжал крепко, сказал:
– Нет, вы путаете. Приятель мой живой – мне так сказали. Значит, вы о ком-то другом говорите.
– Вашего приятеля где порезали? Возле железнодорожного вокзала?
– Да, – вырвалось у Паши. Он растерялся окончательно. – Там возле вокзала кафе "Стрела" есть…
– Вот оттуда его и привезли.
Санитар обернулся, спросил у сидевшей неподалеку женщины:
– Валя, ты дежурила в ту смену, когда казаха этого привезли?
– С тремя ножевыми? Да, – ответила и затянулась сигаретой.
Санитар обернулся. У Паши вид был что надо – сама скорбь. Но это не скорбь была вовсе, а растерянность.