— Ну так ведь другим она тоже нравится, — не унимался я. — А ты ешь ее в три раза больше, чем остальные, то есть отнимаешь вкусную колбасу у товарищей!
Такой, казалось бы, неопровержимый довод Юру нисколечко не смутил. Он хмыкнул и походя расправился со мной на моем же поле:
— Ты заметил, я не обзываю тебя жлобом? Колбаса — это последнее, что осталось у тебя от родного дома, я это понимаю. Ты не переживай, я достану тебе десять палок точно такой же колбасы.
— Но это будет совсем…
— Да, это будет не та колбаса, я в курсе, — жестом остановил меня Юра. — Но ты намажешь ее маслом, подвесишь на веревке и через неделю она будет точно такая же, как и та, что ты забрал из дома. Через неделю ты привыкнешь к этим ДОСам, и они будут для тебя домом. Дом — это не отдельное здание в секторе, а то место, где ты живешь. А про сало для Ганса — это, Сань, вовсе не подлянка, а просто чтоб сделать ему приятно. Нормальное сало, с чесноком, душистое такое… Он будет его есть и думать, что это «эксклюзив от Юрика»… Ну и чем это плохо?
— А тем, что ты его обманул! Если ты обманул его, значит, и нас тоже можешь…
— Ну, если так все будут обманывать, хуже от этого никому не станет, — уверенно заявил Юра. — А доброты в мире станет больше. Сань, не кипи. Хочешь, пойдем с тобой, купнемся в том ставке, где вы вчера бултыхались?
Ну вот и попробуй позлись на него после этого…
В конце завтрака подошел механик-наводчик (это вовсе не военно-учетная специальность, а камрад, который навел нас на «лево-кадрированную» часть). Оказывается, у них аж до десятого мая выходной, делать нечего, и скуки ради он заскочил провентилировать вопрос насчет своей доли в добыче. Немного посовещавшись, решили выделить в качестве доли уазик — но не прямо сейчас, а по прошествии некоторого времени, когда у нас закончится командировка.
Механика такой вариант вполне устраивал. Инженер, как мне показалось, лукаво усмехнулся — полагаю, он не стал рассказывать своему приятелю, как у нас в команде принято поступать с лишней техникой в пиковых ситуациях. Воодушевленный хорошим началом дня, механик напомнил, что мы должны ему два литра за детали, но он, в принципе, не настаивает и может подождать.
— А чего ждать? — вспомнил Юра. — Прямо сейчас и рассчитаемся…
И широкодушевно приволок четыре литра трофейной кубатуры.
Механик сразу воссиял, но наш расчетливый инженер тут же внес коррективы: другие два литра — это за стекла, починку задних дверей «таблетки», и ободрать и закрасить броские эмблемы.
Механик, не раздумывая, согласился, и они с инженером тут же отправились ремонтировать пострадавшую у моста «таблетку». Вид у обоих был вполне целеустремленный, я бы даже сказал, перспективно-озабоченный — четыре литра, как-никак…
— У нас еще визит к клиенту, — напомнил безжалостный Степа. — Ты будешь рулить, мы пойдем решать вопросы. Так что, если есть какие-то планы — все переносится на вечер.
Инженер грустно вздохнул, но возражать не стал: как говорится, служба превыше всего.
Степа пошел читать «Похождения Рыжего Фрица», Юра завалился спать, наказав растолкать его как только инженер пригонит «таблетку», а я одолжил у соседей карандаши с бумагой и пристроился в углу, решив все-таки воссоздать тот чертеж, что мы с Маней — тут я вздохнул — смотрели в архиве. Надо набросать хотя бы то, что помню. А помнил я, оказалось, много. Мою работу прервал звонок доктора.
История, которую рассказал доктор, была похожа на детектив в лучших традициях Агаты Кристи.
Оказывается, его друг, который при странных обстоятельствах умер в детской больнице, оставил предсмертную записку. Поскольку эта записка вполне вписывается в рамки официальной версии о самоубийстве, особых мер по ее сокрытию принято не было, и доктору удалось заполучить фотокопию.
Вот текст записки:
ebooksa