Молодая женщина, едва ли ей больше тридцати. Но держалась очень уверенно и властно.
На всех воспитанников детского дома были заведены личные дела.
«Сохранились ли бумаги Алексея Горюнова? Посмотрим. Когда, кстати, он здесь жил? Лет двадцать назад? Нет, в таком случае ничем нельзя помочь. Бумаги хранятся десять лет. Что дальше? Просто сжигаются, и все».
Хургин поскучнел. Ему показалось, что ниточка оборвалась. Не может судьба радовать все время. Когда-то везенью приходит конец. Большаков с непонятным доктору упрямством продолжал еще задавать какие-то вопросы, но все это было не то.
Хургин уже не участвовал в разговоре, задумчиво скользил взглядом по свежевыкрашенным стенам кабинета. Здесь все изменилось за эти годы – и стены, и люди. «И люди, – вдруг повторил он про себя. – И люди. И люди!!»
– Вы человек здесь новый? – вторгся в разговор Хургин.
Женщина пожала плечами:
– Не совсем. Четыре года работаю.
– А остался кто-то из тех, кто работал здесь прежде? Десять, двадцать лет назад?
– Да, – женщина прикрыла глаза рукой, вспоминая. – Татьяна Тимофеевна. Она сейчас нянечкой работает.
– А прежде?
– Была воспитателем.
– С ней можно переговорить? – быстро спросил Большаков.
– Конечно.
Татьяна Тимофеевна оказалась худенькой низкорослой женщиной. Голова ее была совершенно седой, но глаза смотрели молодо.
– Вы работали воспитателем? – спросил Хургин. – Раньше, несколько лет назад. – Он ожил и теперь снова надеялся.
– Да.
– Вам знакомо такое имя – Алеша Горюнов?
– Да, конечно.
– Вы его хорошо знали? – подключился к разговору Большаков.