Макарыч

— Порыбалить просил.

— Каво?

— Горбушу, чтоб сиротским семьям.

— Вас послал?

— Ну да, а тебя за старшего.

— Сами, што ль, не смогете?

— Мы-то что? Начальство не велит. Говорит, чтоб без тебя шагу не делали.

— Сколь рыбы надоть?

— По телеге в день. Сам знаешь, сиротских домов у нас целых два десятка.

— Где ставите ловить? — не выдержала Марья.

— Не боись, я кажнай день дома буду, — успокоил ее Макарыч.

— Коля приедит ведь.

— То не прознал нихто.

…Колька в это время раздумывал над письмом Макарыча. Может, и вправду поехать домой, хоть немного отдохнуть. Но тогда пропадет целое лето. Ведь Макарыч обязательно снова потянет в тайгу. А там разве позанимаешься? Но и не приехать нельзя. Вон как старик разозлился.

«Все из-за Акимыча. Разве втолкуешь старику, что не лежала душа к деду? Ведь заставлял себя все время. Рано ли, поздно ли — такое прорвалось бы. Что же делать? Поехать ненадолго — тоже

обидится», — никак не мог найти подходящее решение Колька.

Закончить институт экстерном он решил не потому, что соскучился по дому, по тайге. Мечталось об аспирантуре. Пока выпускников немного, попасть туда проще. Потом удастся ли? А поездив с партиями, осесть где-нибудь в городе, на теплом денежном месте.

Но пока Колька решил поехать к Макарычу на пару недель. Авось, потом найдет причину, уедет. Забрав Жака, рыжего боксера, пошел к самолету.

К зимовью он подходил ранним утром. Пес бежал впереди, обнюхивая деревья, кусты. Ему, горожанину, понравилось здесь. И Жак до визга гонялся за птахами. Лаял на них умильно.

Колька не удивился, что в зимовье уже не спят. Над трубой, закручиваясь в кольца, вился дым. Парень невольно ускорил шаг. Встреча со старым домом невольно напоминала ему о детстве. Оно ушло. Кто его вспомнит? Лишь зимовье, хитро подморгнув из-под провисшей крыши, улыбнется. Кто-кто, а уж оно крепко держит в памяти Колькины проказы. Да и как их забыть? Вон угол, который и теперь хранит следы медвежьих когтей. А на чердаке в углу до сих пор лежит обгорелая гильза, память о первой удаче на охоте.