– Ты как с преподавателем разговариваешь, гаденыш? Ну да ладно! Тебе уже выдается превосходный случай попасть в тепленькое местечко, – заявил Паливцев, открывая дверь изолятора, где сидел Илья-мученик. На страдальца Илюха, впрочем, нисколько не походил, потому как улыбался строгому, справедливому заместителю директора нагло и весело.
– Что лыбишься, рвань босяцкая? – разозлился Паливцев.
– Я – рвань? Да твоя мамаша моему конюху портянки стирала три раза в день, – сказал Илья таким убедительным тоном, словно все сказанное было истиной в последней инстанции. – Куда меня, дяденька Лев Иванович? Мне ж на шконке еще два часа долеживать за мои позавчерашние подвиги!
– Иди! Тебя товарищ Лагин хочет видеть.
Илья остановился:
– Кто?
Паливцев не спешил отвечать. Наверно, эта скотина, непонятно каким макаром занявшая пост замдиректора детской школы-интерната, хотела получить удовольствие от некоторого замешательства Ильи. Правда, удовольствие оказалось совсем коротким, потому что Холодный пожал плечами и проговорил:
– Товарищ Лагин? Я очень рад, если могу ему чем-то помочь! Все-таки он борется с врагами революции, правда, дяденька Лев Иванович?
И он хлопнул ресницами. Паливцев понял, что даже тут над ним умудрились поиздеваться, но вынужден был обуздать нетерпение и ярость, потому что мимо проходил Яков Сергеевич, директор. А вот этот человек был действительно достойный педагог и не любил повышать голос – в особенности на подростков.
– Остыл, Холодный? – сумрачно взглянул он на Илью. – Вроде парень с головой, а такие детские выходки. Залезть в котел, из которого столуется вся школа, – отвратительный проступок. Омерзительный! – Палец Якова Сергеевича уже торчал вертикально в назидание нерадивому воспитаннику. – В конце концов, из котла едят твои товарищи. Ты был в суточном отпуске, и еще неизвестно, каких микробов собрал. Время сложное… Надеюсь, ты сделал необходимые выводы?
– Еще не все, Яков Сергеич, – сказал Паливцев, подталкивая Илью в спину, – но он обязательно сделает!
– Очень хорошо. Занимайтесь, Лев Иванович!
– Я-то займусь… – процедил Паливцев, провожая уходившего по коридору директора Круглова взглядом, – хотя тобой, гаденыш, лучше бы товарищу Лагину заняться. Семен Андреевич таких субчиков, как ты, на раз колет. А мне ты сразу не понравился. Не наш ты. Мутный.
– Не ваш – в смысле, не пролетарий?
Под аккомпанемент этой милой беседы Паливцев и Холодный вышли из здания школы и зашагали по весенней улице, пронизанной ароматами молодой клейкой листвы. Паливцев накрепко вцепился в запястье воспитанника, и вырываться было бесполезно. Кто бы еще намеревался…
Сотрудники ГПУ, надо признаться, умели подбирать помещения для работы. Желтогорские чекисты разместились в двухэтажном здании бывшего Окружного суда, прямо над входом в который на крыше высилась фигура античной богини возмездия Немезиды. Какой-то шутник накинул на статую пиджак и примотал бечевой, и так он и оставался согревать мраморное тело вершительницы правосудия. Перед парадным подъездом здания был разбит небольшой скверик с бронзовыми скамьями и фонтанами. Сейчас, правда, сквер тот был разбит в самом прямом смысле этого слова – скамьи выворочены, несколько деревьев спилены, чаши фонтанов выщерблены и захламлены, – но благоустройство сквера-«чекушки», как называли его в городе, было намечено на ближайшие майские праздники.
Проходя через скверик, идущий чуть позади Паливцева Илья замедлил шаг.
На скамейке, едва ли не единственной находящейся в пристойном состоянии, сидели две девочки. Одна совсем маленькая, лет семи-восьми, в платьице и смешной желтой пелеринке; вторая – постарше, верно, ровесница Ильи, чуть выше среднего роста, стройная, с чуть вздернутым носом, в дурацком чепчике, который был еще нелепее желтой пелеринки младшей и тем не менее все равно не мог испортить внешности старшей. И не было со стороны в ее облике ничего из ряда вон выходящего, поразительного, но только остановился Илья, у которого перехватило дыхание, и замер, а Паливцев дернул его за руку:
– Ну! А-а… понятно. Пошли уж…
– Здравствуйте! – вдруг звонким голосом выговорила младшая из девочек, глядя в упор на Паливцева большими неподвижными глазами. – А вы меня не узнали? Алька, он меня не узнал!