– Ваши документы.
– Да пожалуйста, – широко улыбнулся Максим и протянул поддельное удостоверение личности корреспондента известного во Франции издания.
Комиссар покрутил удостоверение в руках, потом протянул руку и нажал под крышкой стола кнопку. Тотчас же в комнате дежурного замигала красная тревожная кнопка. Трое здоровенных полицейских сорвались с места и, громко топая, ввалились в кабинет комиссара.
– Взять его, – кивнул Джамай на европейца. – Тщательно обыскать и в одиночную следственную камеру. Если вздумает оказывать сопротивление или попытается бежать, разрешаю незамедлительно применять оружие. Понятно?
Последний вопрос, как и красноречивый взгляд черных глаз комиссара, был адресован не полицейским, а Максиму. Жесткие крепкие руки схватили его сзади за локти, запястья ощутили холодную сталь наручников.
– Это произвол, – проникновенно заметил Максим, – и вы пожалеете о своих противоправных действиях в отношении аккредитованного в стране журналиста. Пресса вам этого не простит, как и ваше же начальство…
Закончить речь Максиму не дали. Но главной цели, которую он преследовал, распинаясь и разыгрывая возмущение, Максим добился. Он увидел, в какой ящик стола комиссар сунул его удостоверение. В ящик стола, а не в нагрудный карман рубашки. Как бы все теперь ни повернулось, а оставлять в полицейском участке удостоверение с собственной фотографией было нельзя. Удостоверение было поддельным, а фото настоящим.
– Эй, полегче, – ворчал Максим, когда его грубо транспортировали по коридорам и спускали по лестнице в полуподвальное помещение. – Завтра комиссара уволят за эту выходку, потому что я женат на дочери вашего министра внутренних дел Язида Зерхуни. Сам президент Абделазиз Бутефлика был на нашей свадьбе! Если мне сейчас же не предоставят объяснений по поводу незаконного задержания и не дадут встречи с моим адвокатом, то вас всех уволят без пенсии. Я требую права на один звонок!
Максим нес всю эту ахинею только затем, чтобы понять, насколько коррумпирована тут полиция и насколько она предана своему продажному комиссару. По невольной реакции людей многое можно понять. Этим трем бугаям было, кажется, наплевать на все родственные связи задержанного. «Ну, и черт с вами», – подумал Максим, когда его затолкали в каменный мешок камеры.
Полицейский участок этого небольшого городка располагался в том, что осталось от полуразрушенной древней крепости, которые тут называли «казбах». Их было много по стране, и сохранились они вдоль дорог и во многих населенных пунктах еще со времен прихода сюда арабов, потеснивших кочевников. В этих же крепостях располагались в колониальные времена подразделения французского гарнизона. Теперь же многие крепости окончательно разрушились. В столице и крупных городах их еще поддерживали в приличном состоянии ради туристов.
Здесь, в Тубкале, крепость тоже почти вся развалилась, но каким-то чудом сохранились внутренние постройки. Каменные строения, в которых в давние времена хранились запасы, стояли среди остатков стен и рухнувших башен. Говорят, что сохранились подземные коридоры, которые вели раньше в башни и другие места крепости, но желающих лезть туда не находилось. Использовались под камеры для содержания задержанных и нижние этажи, которые раньше были погребами.
Максиму вывернули карманы, но искать там было нечего. Полицейские ограничились тем, что отобрали у него чистый блокнот и авторучку. Правда, пришлось вытащить и сдать им брючный ремень и шнурки из ботинок. Да еще Максим успел повернуть две половинки авторучки в положение включенного радиомаячка, чтобы Демичев смог запеленговать его нынешнее положение.
Противно лязгнула задвижка, и перед Максимом открылась маленькая камера, куда спускались две каменные ступени. Камера оказалась маленькой, со сводчатым потолком. Три стены были выложены из крупных каменных блоков, а четвертая из красного обожженного кирпича. Небольшое окно под потолком, забранное толстыми железными прутьями, и две двухъярусные кровати из металлических труб, окрашенные синей краской. Никаких лавок, столов, никакой раковины и унитаза. В углу зияла зловонная дыра в полу, которая и служила тут туалетом.
На Максима уставились две пары глаз. Двое берберов с сухими морщинистыми лицами сидели на левой кровати, поджав под себя ноги. Головы закутаны в их национальные тряпки – литамы, ноги босые и грязные, а глаза настороженно-испуганные.
На другой стороне на нижнем ярусе на грязном матрасе лежала потная волосатая туша. Над огромным животом вдруг приподнялась всклоченная голова с заросшим волосами лицом. Лицо было европейского типа и имело абсолютно бандитское выражение. Максим поморщился, оглядев обстановку, и решил, что стоит забраться на верхний ярус и подождать дальнейшего развития событий. Он не знал содержания разговора комиссара по телефону. И даже не догадывался, что комиссар на радостях забыл передать своим полицейским приказ поместить «журналиста» в одиночную камеру. В любом случае причины ареста Максима были, и он о них узнает очень скоро.
– Эй ты! – рявкнуло по-французски волосатое чудовище и грузно уселось на кровати. Металлическая сетка угрожающе заскрипела под тяжестью человека.
– Ну? – остановился Максим.
– Тут порядок такой, – поскреб француз волосатую грудь волосатой рукой. – Я хочу пить, ты приносишь. Я хочу курить, ты достаешь…
– Ты хочешь в туалет, и я сажаю тебя вон на ту яму, – закончил Максим мысль француза.
Берберы втянули головы в плечи, видимо, ожидая, что сейчас разразится настоящая гроза. Волосатый с открытым ртом уставился на новичка, а потом громко расхохотался, оскалив желтые прокуренные зубы.