Сердце бешено стучало, вспоминались слова Фролова, прозвучавшие после встречи на реке с влюбленной парочкой. Возможно, правильнее бы было убить видевшего его поляка, а труп спрятать. И уж во всяком случае, не стоило делиться с ним едой. Возможно, узник лагеря так и поступил бы, но Прохоров уже вновь почувствовал себя свободным человеком, а свободный только сам и несет ответственность за свои поступки.
Михаил вернулся к своим.
– Все в порядке? Никто тебя не видел?
– Не видел, – соврал Илье Михаил.
– Чего так долго? – с подозрением поинтересовался Кузьмин.
– Ты знаешь, Аверьянович, такие вещи на помойке не валяются, – с этими словами Прохоров выложил на разосланную жилетку свою добычу, что тут же прекратило все претензии к нему.
Сало порезали тонкими ломтиками, половину луковицы – кольцами. Беглецы лежали в траве. Это был настоящий пир. На сале поблескивали крупицы соли – невиданная роскошь. А вареная картошка с луком казалась верхом кулинарного искусства.
– Давно я такого не ел, – признался Кузьмин, облизывая пальцы. – Ты, командир, хоть напоследок немецких харчей из их столовой попробовал.
– Долго они во мне не задержались, – ответил Михаил и тут же почувствовал, что вспоминает события в лагере, как нечто давно минувшее, столько всего вместилось в короткий отрезок времени. – Подкрепились немного, и в дорогу.
– Немцы здесь уже проверяли, никого не нашли и уехали, – напомнил Фролов. – Теперь тут самое безопасное место. Они не вернутся.
– Вернутся, немцы тоже умеют менять тактику, а безопасных мест для нас не существует, пока не пройдет трое суток со времени побега, – возразил Прохоров. – Двинем вдоль леса. Оттуда далеко видно, если что, всегда можно укрыться. Главное, заметить врага раньше, чем он тебя заметит, и двигаться на восток, только так мы приблизимся к цели.
– А где он, восток? – уставился на небо Кузьмин.
– Учись, интендант. По солнцу смотри.
Ветер внизу почти не ощущался. Зато верхушки деревьев над головой сильно раскачивались. В мае в лесу особо ничем не разживешься, разве что молодой кислицы можно поесть. Но на нее беглецы особо не налегали, знали, что от травы начнутся рези в желудке, станет пучить. Уж лучше быть голодным, чем мучиться животом.
Прохорову становилось все хуже, от воспаленной раны знобило, бросало в жар. Не помогла и еще одна порция пороха, высыпанная на рану из вскрытой гильзы.
– Стрептоциду бы, – сокрушенно проговорил Кузьмин. – Вмиг затянулась бы. За сутки, а то и меньше. Только где его возьмешь?
– Где-то же он есть. Только нас там нет.
Шли, стараясь держаться подальше от тропинок, дорог. Не ровен час, на кого-нибудь нарвешься. Лая собак, верного спутника погони, пока не слышалось. Решили идти, сколько хватит сил, весь остаток дня и ночь, под утро выкопать под вывороченным деревом схрон, выстлать его лапником хвои, соорудить навес, замаскировать его мхом и там отсидеться до тех пор, пока эсэсовцы свернут поиски. Вроде бы простой и надежный план, немного жженой резины и махорочной крошки оставалось. Правда, все это промокло, слиплось после того, как выбирались из реки. Но все же это было лучше, чем ничего, хоть какой-то шанс отбить нюх у собак-ищеек.
Но человек предполагает, а судьба располагает. Лес стал редеть, деревья мельчали, вскоре беглецы оказались на опушке, вдоль которой змеилась полевая дорога, ведущая к большому кладбищу. Среди старых деревьев угадывались надгробия: и простые деревянные кресты, и величественные монументы из камня и бетона, виднелось даже несколько кирпичных склепов-часовен.
– Дальше днем двигаться опасно, – осмотрелся Прохоров. – Место-то открытое. Продолжим движение ночью, – он смотрел на горизонт, где за небольшим городком, которому, скорее всего, и принадлежало кладбище, синела очередная полоска леса. – А теперь можно вздремнуть.