Из-за тростников, росших вдоль противоположного берега, показалась плоскодонка. Парень в коротком пиджаке и кепке налегал на весла. На корме сидела девушка. Лишь только она заметила двигавшуюся навстречу лодку с беглецами, тут же стянула пальцами глубоко расстегнутую блузку, прикрыла круглые белые колени высоко поднятым до этого подолом плиссированной юбки и покраснела. Парень сразу же обернулся и тревожно всмотрелся в чужаков.
Прохоров уже успел прикрыть раненое плечо, набросив на него сложенную пополам жилетку, и улыбнулся, как мог приветливо. Парень ответил чуть заметной улыбкой и крикнул.
– Чэсьць паньству!
– Чего он? – почти беззвучно прошептал Кузьмин и потянулся к автомату, прикрытому одеждой.
– Здоровается, наверное, – так же беззвучно отозвался Прохоров и махнул влюбленной паре рукой.
Лодки разминулись.
– Поняли, кто мы такие? – испуганно спросил Фролов. – Может, их надо было того… прикончить, чтобы не сдали немцам?
– У тебя совсем мозги набекрень съехали? – строго сказал Прохоров. – Это же мирные люди – не враг. Влюбленные. Выехали на реку, пообниматься, нацеловаться. Видел, какие у нее губы припухшие, так только от поцелуев случается. Я уже бабы год как не видел, аж сердце екнуло.
– Вот-вот. Наш советский народ на фронтах кровь проливает. По немецким лагерям вшей кормит, от голода мрет. А они здесь прогулки с поцелуями устраивают, танцы-обжиманцы, – возмутился Илья. – Мы им должны победу над Гитлером на блюдечке принести, а они еще свои буржуйские рожи воротить начнут. Небось, молчать не станут, когда их немцы спросят.
– Илья, злой ты какой-то. Тебе судьба подарок сделала. Ты на воле оказался. Не завидуй другим. Может, они в сопротивлении участвуют, а любовь у них только прикрытие? Ты смотрел, что у них в лодке спрятано?
Фролов недовольно морщился. Короткий эпизодик из мирной жизни разбередил ему душу. Почему-то ему казалось, что во время войны нужно только о ней и думать. И если ему самому плохо, то должны страдать и все остальные.
– Долго плыть по реке опасно. Это как по рельсам ехать. Рано или поздно перехватят. При первой возможности на берег выбираемся, – распорядился Прохоров. – Лодку по течению пустим, чтобы не поняли, где мы высадились.
Шест глубоко вяз в иле, продвигаться вперед стало сложнее. Фролов вытер пот со лба, передал шест Кузьмину.
– Ты хоть и постарше, но мужик крепкий, поработай, я уже все руки себе стер, – подул он на ладони, присев на скамейку напротив Михаила, и сразу же принялся тревожно говорить: – Вот тут ты, командир, прав. Надо тактику менять. Слишком ладно у нас все пока выходит. При отступлении главное – противника с толку сбить, хотя бы на шаг в стороне оказаться от того места, где он ожидает твоего появления. Иначе пропадешь.
– Мы не отступаем, разведчик, а бежим. Это разные вещи…
Договорить Прохоров не успел. Высоко в небе прорезался звук мотора. Легкий самолет с открытой кабиной пилота и с тевтонскими крестами на крыльях показался на небосклоне раньше, чем лодку успели глубоко загнать в тростник и замаскировать. Да и это бы не помогло – сверху легко заметить такое укрытие.
Фролов воткнул шест в ил, все трое беглецов лихорадочно заворачивали на себя высокий тростник. Безразличный и даже мирный звук самолетного двигателя стал агрессивным. Старый аэроплан, опустив нос, рванул к земле. Он прошелся низко, почти над самыми головами, и вновь взмыл в небо, пошел на разворот.
– Это наблюдатель, разведчик. Все прочь из лодки, прячемся по одному! – приказал Прохоров и тут же перевалился через борт.
Ноги вязли, от погружения в трясину спасали лишь переплетенные корни тростников. По пояс в воде Михаил пробирался сквозь заросли, за собой он слышал тяжелое дыхание и невнятные ругательства товарищей. Аэроплан уже развернулся и приближался. Черный крест тени самолета накрыл тростник. Один за одним раздались взрывы гранат. Первая взорвалась еще в воде, подняв столб брызг, а вот вторая угодила прямо в цель, от лодки полетели во все стороны обломки.
– Сука поганая, – только и проговорил Прохоров, поднимаясь из воды. – Все целы? – крикнул он.