Столичный миф

22
18
20
22
24
26
28
30

— Здоров, Петр Егорович, — голос основателя «Чингиз-Ойл» был низок и шерстист, как и он сам, мшистый гном, мутивший на Москве воду никак не меньше полувека. Вошедший переложил поводок в левую руку, посмотрел в желтовато-серое лицо Чингиза: стар стал, стар, и никакой загар этого не скроет, да что тут вообще поделаешь, потом пожал руку и неторопливо ответил:

— Здравствуй, Андрей Иванович.

От окна отошел человек помоложе — в бежевых вельветовых штанах и тонком льняном свитере. За несолидный возраст они звали его просто Слава. Петра Егоровича Слава не любил, потому пожал руку молча. Постояли, посмотрели друг на друга. Потом сели. Чингиз с видимым облегчением.

Чингиз залез в боковой карман черного пиджака и вытащил фотографию, протянул Петру. Маленькая полароидовская карточка: из земли торчит труба, на ней вентиль и ответвление в сторону.

— Это зачем? — Петр Егорович серьезно посмотрел на Славу. Тот ухмыльнулся:

— Для удовольствия. Мы эту штуку хотим вот там вкопать. — Он показал на глухую стену кабинета:

— Перед входом.

— Да? — безразлично произнес Петр Егорович. — А где именно?

— Где клумба была. Которую ты заасфальтировал в том году.

— Чего скажешь? — поинтересовался Чингиз. — По-моему, красиво.

— Красиво — копай. Но только потом будешь сам из машины перед воротами вылезать. Я клумбу снес, потому что из-за нее машину к подъезду не поставишь — а это нарушение безопасности. Так что я против.

Петр Егорович и так и этак поворачивал фотографии — ну, не иначе, как сам Гриша Гусарский вышел из запоя. Кроме него, такую страсть никому не сотворить. Стильный мужик. Ничего не скажешь. Стильный. Ему бы еще уши отрезать — вылитый Гоген.

— Что-то я не пойму… Гусарский уже как месяц за бугром. — Задумался вслух Петр Егорович. Посмотрел на Славу: — Я вот тут все подслушиваю, подсматриваю: кто с кем, что да как — не работа, стрихнин. Мне бы раньше молоко выдавали. В полдень по стакану. Интриги плету… А потом вдруг какой-то алкаш раздобывает прямой телефон Чингиза или тебя. А я ничего об этом знать не знаю. Представляешь, начальник отдела безопасности — и не знаю. Может, не надо мне тебя охранять?

Плохая ухмылка у Славы. Ну, да политик всегда сумеет отмазаться.

— Не наезжай. — откликнулся Чингиз. — Дался тебе твой Гусарский… Это не он. Это арматура с 12-23-бис. Я велел с вышки снять и сюда привезти. Дай, думаю, народ порадую. Представляешь? — Он щелкнул острым высохшим пальцем по фотографии: — Тут даже вентиль крутится. Я сегодня уже попробовал. А чего, нельзя там газон пододвинуть?

— Нет. Там какая-то труба старая из земли торчит и люк на ней, мне газовщики ее обещали переложить, но такие бабки попросили…

Петр Егорович задумался о деньгах и московских подземельях. Чингиз посмотрел на окно с решеткой и с тоской вспомнил свою яхту. Слава размышлял, отчего вояки такие тормозные; с другой стороны, а ты побегай по полю боя, где руки-ноги оторванные и кишки на проводах. Нормальный человек точно с ума сойдет. А вояки, ничего, спят даже потом. Что спят, даже детей делают. Но мозги у них все-таки совсем специальные.

— Так. — После паузы начал Петр Егорович свою грустную повесть, ради которой они собрались здесь. — Колдун, черт бы его побрал, благополучно долетел. Приземлился. Но сел в чужую машину и оторвался от нашей охраны.

Слава выругался. Чингиз прикрыл глаза — он об этом откуда-то знал с самого утра. Когда Петр Егорович ему позвонил, по разговору сразу почувствовал: уже знает.

— А что, может, машина ему мала показалась? — спросил Слава.