— А, эта… — Того, кому он адресовал вопрос, звали Кристияном, и он был из местных. — Так, одна баба из Франции, — пожал он плечами. — Приезжает сюда каждый год месяца на два, на три в поисках сексуальных утех.
— Чего она бросила якорь здесь?
— Не знаю. Может, гугл у нее не пашет. Но рука щедрая. Однажды — это я за что купил, за то и продаю — она сняла с ушей сережки с изумрудами и вдела их в уши своему молодому любовнику. Он ее удовлетворил на все сто…
— Избавь меня от подробностей — я пью коньяк, не видишь?
— У нее русские корни.
— Почему в твоем взгляде я вижу зависть?
— Были бы у меня русские корни, я бы залез на ее генеалогическое дерево: а вдруг? Вдруг я наследник ее состояния?
— Может, проще залезть на саму старуху, и черт с ее родословной?
— Не сгонять ли нам партию? — резко сменил тему Кристиян.
— Может, позже.
Хорват пожал плечами: «Как знаешь». И начал отрабатывать удар с оттяжкой, чтобы биток и шар, по которому он бил, закатывались в противоположные центральные лузы.
Знаменитая композиция «a-ha» закончилась, на смену ей из колонок зазвучала другая, не менее известная — «Солнце всегда сияет на ТВ». Под ее холодноватую мелодичность в клуб вошла молодая азиатка и растерянно оглянулась. Это она, подумал Тимофей, та женщина, о которой ему говорил Грегор Станичич. И шагнул ей навстречу, протягивая руку:
— Здравствуйте! Меня зовут Тимофей.
— Юонг. Очень приятно.
— Присаживайтесь. — Он помог ей устроиться за своим столиком.
Как-то раз клиенткой Лебедева была россиянка, проживающая в Хорватии. Он спросил у нее: «Давно живете в Хорватии?» — «Шестнадцать лет». — «Но родились вы в России». — «Я родилась в Советском Союзе». То, с какими интонациями она произнесла эту фразу, удивило Лебедева. Он уловил нотки горечи и даже боли за страну, которой уже не было. Ему стало искренне жаль женщину, скорбящую о советском детстве. Сколько ей было — пять, шесть лет, когда остановилось сердце «красного титана»? Какой образ выткался в ее сознании — умершего дедушки? Ее любовь к нему безгранична, а значит, безгранична и скорбь. Удивительно. Удивительно.
Он вспомнил операционный термин «родительский процесс» — это когда компьютерная программа запускается из другого процесса, он-то и является родительским. Возможно, скорбь ее была запущена именно таким образом, и она являлась бесчувственной, а скорее всего — бессмысленной. Для нее это все равно что носить паранджу, приняв христианство. И это сравнение ему показалось более чем уместным. Он дал себе слово поделиться с ней своими мыслями — не сейчас, не здесь, а в другом месте и много позже. Но так и не сделал этого.
Почему он вспомнил ту женщину? Потому что сам тосковал по советскому образу и подобию.
Тимофей вернулся в реальность и спросил:
— Меня вам рекомендовал…