Белый ферзь

22
18
20
22
24
26
28
30

Он, Ломакин, все же сделал попытку общения теперь. Не отводя взгляда от своих рук под струей воды, краем губ внятно произнес:

— Уй-ми да-му. Сво-ю. Всё пор-тит. Мне… Уже второй раз спускаюсь, чтобы тебя перехватить. Пойду я. Ты — позже. Но не тяни.

Более никого в сортире не было. «Дайте мне несколько минут, старина, чтобы я успел убраться». Минут не минут, но достоверную паузу — надо бы.

«Гурген»-Ломакин соблюл конспирацию по обоюдному негласному согласию, потому и бормотал чуть слышно, будто сортир полон соглядатаями, только и ждущими момент: ага! они знакомы!

То ли Ломакин просил о помощи («Уй-ми да-му»), то ли оказывал помощь Колчину («Уй-ми да-му»),

Какую-такую да-му? Мыльникову, что ли? Она же оставлена в качестве «реквизита»! Что там еще за самодеятельность!

Колчин появился в зале тогда, когда Ломакин усаживался за свой столик. Колчин пошел к своему столику, за которым было пусто.

Он наиграл недоумение и завертел головой. Хотя мгновенно сориентировался еще на входе: Мыльникова перебазировалась к мулатке и мафиози. Казалось, дружелюбно осведомляется о необязательном с тем радушием, что настолько характерно для дамочки навеселе, — грубить в ее адрес причины нет, выслушать снисходительно и отослать на прежнее место с тем же деланным радушием.

Мордоворотам, попивающим «Диет-колу», так и казалось. Они даже не насторожились: хозяин под угрозой!

(Да, точно — мордовороты служат Профилю, а не «Гургену». Телефончик-то сотовый у ног мордоворотов, а «Гурген» выходил звонить от камуфляжного гардеробщика.)

Дамочка же, то есть Мыльникова, не навеселе — на-гневе она, с позволения сказать. Улыбка улыбкой, но страшненькая улыбка. И бокал с коктейлем она покручивала в ладони так, будто еще секунда — и плеснет в рожу мафиози. Определенно мафиози — Профиль теперь развернулся анфас, одежка видней (надеть галстук светлей рубашки, а рубашку темнее, чем пиджак, может позволить себе только гангстер — азы дизайна… ну да, сейчас пиджак мафиози — плесь-плесь! — станет темней рубашки… местами).

Э! Дамочка! Ни на минуту нельзя одну оставить! Ни на шесть минут!

Так и есть! Плесь! В лицо!

Симптоматично, что фальш-Найоми в миг швырка из бокала уперлась каблучком в пол и отъехала вместе с креслом — не забрызгаться! Лицо — без выражения.

«Гурген»-Ломакин успел отпрянуть с большим грохотом, был в полуприседе, кресло Опрокинулось на «спину», «Гурген»-Ломакин устоял и тоже не загадился.

Мордовороты не кинулись стремглав — руки заламывать, тыкать носом в стол покусительницу. Они ме-е-ед-ленно высвободились из-за своего столика и ме-е-едленно двинулись к месту инцидента, сокрушенно цокая языком, мол, что ж ты, лялька, сотворила, теперь тебе, лялька, придется вылизывать, вылизывать, а после еще чего-нибудь придумаем с тобой. Мордовороты, конечно, профукали блонду — ну так чай не охрана президента, и вообще команда была сечь за парочкой негра — пижон, а эта — со стороны, и вообще они — для пущего устрашения, не для пресечения сумасшедших выходок, которых и не предусмотреть! И верно — сбрендить надо в одноминутье, чтобы ТАК поступить. Ничё, лялька, щас головенку тебе поправим!

Мафиози-профиль замороженно замер — кабак разогревает, а коктейль, расползающийся по одежке, со льдом… боязнь мокрого холода по коже, рефлекс. Только с ресниц капало. Да и не царское это дело — усмирять буйных! Холопы на что?

Колчин успел встать между мордоворотами и злополучным столиком. Он встал таким манером, чтобы видеть и Профиля, и мордоворотов; он принял стойку, но таким манером, чтобы она с трудом угадывалась малопосвященными, чтобы не провоцировать; он повинно зачастил:

— Ребята-ребята-ребята. Мы сейчас, мы сейчас, мы сейчас. Уладим, нет? Уладим?

Мордовороты глядели с любопытством расстрельной группы: ну? всё сказал? выговорился? пли!