За флажками

— А протоколы? — глуповато поинтересовался я, останавливаясь на пороге кухни. Куда двигаться дальше, не знал — на сей счет от Балабанова никаких инструкций не поступало. — Там же все написано. И как я в коротышку стрелял, и как всех поголовно в плен взял…

Почистил я протоколы. В них сейчас только то написано, что мне надо… Ты проходи, проходи, не стой на пороге… Ты, Мешковский, пойми одну вещь. Вот я сейчас покушаю твоей колбасы и убью тебя. И что изменится в этом мире? Да ничего. Ведь кто ты есть? Да никто. От тебя ничего не зависит. Ты — работяга, обычный негр, который вкалывает на плантациях. Один из миллиардов. Тебя не будет, а миллиарды останутся. Ты даже ничей не муж, у тебя и детей нет. Родители где-то, сам не знаешь, где. О тебе даже поплакать некому будет. Так что ты особо не расстраивайся. Я к чему разговор-то веду? Ты сам подумай — зачем ты живешь? Когда ты хорошенько над этим подумаешь, то согласишься, что я был прав, избавив тебя от твоей никчемной жизни. Где у тебя колбаса?

Охренеть. Последним вопросом он начисто смазал всю картину своего выступления. Я было уже хотел начать голосовать «за», но вопрос про колбасу отбил желание это делать.

— А в ведре, под раковиной, — сказал я.

— Ну ты и придурок, — сказал он, обрулил меня и прошел к холодильнику. Все-таки, у него была поразительная способность задавать глупые вопросы и, как оказалось, совершать глупые поступки. Вроде этого похода за колбасой. Однозначно, чего-то в его голове все-таки не хватало. Некомплект произвели на свет божий старики Балабановы.

На что он надеялся — не знаю. Реакцией, конечно, обладал отменной, в чем я смог убедиться, опуская стул на его недоразвитую голову. Он чуть было не ушел из-под удара, и даже развернуться успел наполовину, и даже пистолет в мою сторону направить успел. Но отсутствие третьего глаза на затылке его подвело. Ориентируясь только по шуму за спиной, Балабанов слегка запоздал. И стул раскроил ему череп.

Все получилось аккуратно и, на удивление, тихо. Треск ломающегося стула, глухой стук падающего на пол тела. И — все. Голову даю на отсечение, что соседи ничего не услышали. Предутренний сон крепок, а весь эпизод занял от силы пяток секунд.

Я тупо уставился на Балабанова, из головы которого вытекала кровь. В моей руке болталась спинка разбитого в дрова стула. В моей голове царил полный сумбур. Что делать со всем этим добром, я не представлял. Впрочем, одну вещь все-таки сделал — наклонился и пощупал яремную вену на его шее. И одернул руку. Никакой пульсации. Балабанов был мертв, как латынь.

А вот костюмчик остался цел и невредим. Если при падении слегка и помялся, то кровью не перепачкался. Покойного этот факт, несомненно, порадовал бы. Меня — не очень. Меня сейчас вообще ничего бы не порадовало. Даже миллион долларов в прикроватной тумбочке. Даже длинноногая блондинка верхом на горячем жеребце. Просто потому, что убивать ментов мне прежде не доводилось. А я догадывался, что это чревато самыми неприятными последствиями. Его коллеги будут рыть землю, как прокаженные, только бы достать меня. Потому что спустить одну ментовскую смерть — значит, создать прецедент. Значит, дать понять всем — менты тоже люди. Их тоже мочить можно. Сомневаюсь, чтобы они пошли на это.

И я решил позвонить Яну. А кто еще мог мне помочь? В его голове навсегда поселился антарктический холод, его мысли-пингвины всегда были прагматичны и последовательны. Он был именно тем человеком, в котором я в данную минуту нуждался. И я прошел в прихожую и набрал его номер.

Ян снял трубку далеко не сразу, и голос у него при этом был сонный и недовольный.

— Литовец! — сказал я в ответ на его сакраментальное «Алло!». — У меня проблемы. Нам нужно встретиться.

— Мишок, ты охренел? — прорычал он. — Я только что заснул. Мне, между прочим, скоро переться в таксопарк и принимать у тебя смену. Ты вообще помнишь, что мы теперь по двенадцать часов работаем? Я — ты, я — ты, я — ты. А проблемы у тебя уже несколько дней, пора бы привыкнуть.

— Никуда ты не поедешь, потому что я туда машину не погоню.

— Как — не погонишь?

— Никак не погоню!

— Почему это?

— Потому что у меня в кухне валяется дохлый Балабанов и пачкает кровью мой пол! — я повысил голос, с ужасом ощущая, как в нем прорезываются истерические нотки. Раньше со мной такого не бывало. Нервы сдают. Плохо.

— Бала… — Ян поперхнулся. — А что случилось?

— Слушай, Литовец, ну давай я к тебе приеду. Я по телефону ничего рассказывать не буду!