За флажками

— Пусть один едет.

— Завгар за это дрючит. Типа, машина — материальная ценность. За нее в журнале регистрации расписываться надо и все такое. Опять же, выручку ночную, которой нету, в кассу сдавать.

— Трудная у вас работа. Полный контроль. Не люблю такого.

— Ну, командир, ты тоже не сам себе велосипед, — я хитро прищурился. Обидится или нет? Не обиделся. Трудовые будни сплачивают, да?

— Ладно. Езжай, сдавай смену — да на боковую. А я поеду хорошие дела делать. Сперва поговорю со своими — пусть представят труп Балабанова, как несчастный случай, если получится. Что тебя по пустякам зря дергать? Потом — этих парней допрашивать. Ну, и тех, что ночью попались. Глядишь, расколю. Может, и на Пистона чего нарою. Возьмем и его под жабры, а то давно пора.

— Хорошо бы. — Про пустяки в виде балабановского трупа мне понравилось. Жаль только, что в этом случае никто не узнает правды о жизни и деятельности Андрея Ильича. Ну, да мне было уже не до него. На горизонте опять проявился новый старый персонаж. И я вздохнул: — Уж больно настойчивый товарищ. Каждую минуту жду, что он новую хохму отмочит. А с какой стороны ждать — не знаю. Так и паранойю не долго заработать. Кстати, командир, я только за последние сутки с вашим братом в третий раз общаюсь. А тебе, помнится, мои частые контакты с органами подозрительными казались…

— Ладно, Мешковский, — он примирительно похлопал меня по плечу. — Кто старое помянет — тому глаз долой, из сердца — вон. Мало ли, что я раньше думал? Теперь сам вижу, что у тебя просто редкий дар влипать в неприятности. Тебе надо кличку дать — Счастливчик.

— Скажу парням, — пообещал я. — А то «Мишок» уже приелось.

И мы разошлись, как в море корабли. Он с остатками диверсионной группы — на свое рабочее место. А мы с Яном, предварительно, на скорую руку, заделав дверь, погрузились в свое рабочее место и отправились в гараж — сдавать-принимать, еще раз повторюсь, наше рабочее место.

Но добраться до места назначения сразу не смогли — скрытые изгибом дороги, метрах в трехстах от ворот, лагерем стояли практически все машины третьего городского таксопарка. И практически все водилы собрались в кружок посреди этого лагеря. Причем, кружок — это мягко сказано. Получился круг, между прочим, изрядных размеров — человек под сотню, если не больше, его образовывали. А в середине стояли два героя — Генаха и Дедушка Будильник. И оба взахлеб травили что-то. Выходило у них это весьма слаженно — друг друга не перебивали, выступали в строгой последовательности.

Стоило нам с Литовцем подъехать, и мы тоже оказались в центре внимания. Кто-то, кажется, это был Чудо, привлек взгляды всех громким воплем:

— Вот они!

Мы с Яном выбрались из машины и нам навстречу прогудело дружное:

— Молодцы, пацаны! Так держать! Ну, вы даете! — и много еще всякого в том же духе. Подозреваю, что в эту самую минуту половина американских президентов передохла от зависти — их так никогда не встречали. Но они, собственно, и в подвигах, подобных нашему, замечены не были.

— Не-е, парни, Мишок — в натуре красавчик! — сказал Генаха, подводя черту под общим приветственным экстазом. — Если бы вы его видели, вы бы меня поняли. А что это у тебя, Мишок, харя опухшая? Успех праздновал?

— Хватит радоваться! — оборвал его Литовец. — Я не знаю, что вам здесь наговорили Генаха с Дедушкой, только рассказали они не все.

— Какой-такой не все? — удивленно округлил темные и томные грузинские глаза Рамс. — От нас им што скриват, э? Ми вэд нэ милыцыя?

— Просто они сами не в курсе. Утром и Мишка была вторая серия. И не факт, что последняя.

Уж не знаю, почему Ян взял на себя роль артиста разговорного жанра. Обычно за ним такого не наблюдалось. Может, пожалел мою травмированную челюсть, может, сказалось недосыпание. В любом случае я был ему благодарен, поскольку сам находился далеко не в самом речеспособном состоянии. Но после финальной фразы Литовца все глаза, включая глаза недавних ораторов — Кавалериста и Дедушки — уставились на меня.

Молчать дальше было глупо. Все равно заставят говорить. Буду упираться — время потеряю. Значит, меньше посплю. А это уже вообще ни в какие ворота. И я заговорил. Рассказал все, как ментам часом раньше. За сегодняшнее утро я уже столько раз повторил эту повесть, что, по законам жанра, ей пора бы начать обрастать легендами.