Доказательство чести

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да, есть такой. Сегодня днем водворили. Яшин знакомый?

— Да. Дальний родственник. А кто его задерживал?

Качалкин помялся.

— Опера из наркоманского управления. А Яша что просил сделать? Малявку передать?

— Да, — сказал Подлиза. — Я сейчас напишу.

Тот согласился без особой охоты, но потом, когда спрятал в карман зеленой рубашки бумажку с портретом президента Гранта, уже пылал энтузиазмом. Майорские погоны шевельнулись в готовности лететь к цели прямо сейчас.

— Сороку, то бишь Ферапонтова, на что колют?

— А на что опера из УБНОНа колют? — удивился Качалкин. — На наркотики, понятно.

— И все?

— Слушай!.. — Майор поморщился.

Он, как обычно, не считал себя участником организованной преступной группы, несмотря на портрет президента Гранта.

— На допрос его еще никто не выводил. Завтра к нему наверняка приедут. Моя смена послезавтра, вот тогда ты в это же время и подскочи. Что он тебе сейчас сообщить может? Мол, взяли за то, что у него в кармане грамм героина был? Ты сам-то в это веришь? Лично я — нет. У парня сто килограммов мышц, а ему отравную статью вменяют. Что-то не так, правда?

— Может быть, он уже что-то знает! — угрюмо возразил Подлиза. — Пусть сейчас ответ даст.

— Дорогой ты мой! — глядя на собеседника как на слабоумного, промолвил Качалкин. — Это же не пионерский лагерь. Ты думал, я сейчас подойду к камере, дам твоему другу записку, подожду, пока он ответит, а потом к тебе вернусь? Если бы мог, то я тебя просто туда запустил бы, чтобы ты там полчасика поболтал. Но ты ведь не хочешь в камеру, правда?

Согласившись с логикой майора, Подлиза смирился и с отсрочкой ответа. Он развернул машину и поехал домой.

А Качалкин, дождавшись удобного момента, вошел камеру к Ферапонтову.

Сороке подфартило. На втором этаже, где он по обыкновению сидел, шел полноценный ремонт. Поэтому арестантов оттуда растасовали по другим камерам. А повезло Сороке в том, что его, как и еще нескольких задержанных, разместили в одиночки. Двое в одиночке всегда лучше, чем пятьдесят в камере на двадцать четыре персоны.

С соседом у Ферапонтова тоже сложилось. Этого парня он видел впервые, однако тот сразу расположил Сороку к добродушным отношениям. Белка был родом из Тынды. Это аж там, где БАМ. Два года назад он переехал в Екатеринбург и промышлял тем, что сбывал таежную пушнину местным скорнякам. Дела у парня шли хорошо до тех пор, пока тындовские опера из УБЭП не выяснили, что пушнина, добываемая промысловиками в районе БАМа и поступающая в государственные учреждения, является лишь двадцатой частью того, что реально отстреливается. Белка сидел уже пятый месяц.

— А почему тебя в одиночку-то замкнули? — удивился Сорока.

В его голове не укладывался факт того, как с посредником по сбыту шкурок могли так жестоко поступить.