— Забирайте! И, пожалуйста, расписочку о приеме на хранение…
— Дурдом какой-то! — бормотала дама, ставя автограф. — Какое хранение, если это моя кровать?
Она подписывалась, а Копаев наклонился над ее плечом и смотрел, ту ли фамилию она выводит.
Разобрав, он едва заметно улыбнулся и сообщил:
— Видите ли, эта кровать является вещественным доказательством и будет фигурировать в суде. Как иначе, если она была привязана к ноге утопленника? Обязательно будет фигурировать. Поэтому храните ее как зеницу ока. А сейчас наш следователь задаст вам пару вопросов.
— Какой труп? — возмутилась администраторша. — Какая нога? Что за дела, мальчики?!
— Уголовные.
— Я сейчас мужу позвоню, — сообщила она и развернулась в сторону домика. — Еще не хватало, чтобы меня тут кто-то допрашивал!
— Я вам вот что скажу, гражданка Селиверстова, — бросил ей вдогонку Пащенко. — Я сейчас сам позвоню председателю суда Кировского района. Виктор Германович выслушает меня, потом вызовет Петра Сергеевича, вашего мужа, и спросит, почему он занимается отправлением правосудия, а его жена — воспрепятствованием этому святому делу.
Услышав это, администраторша остановилась.
— Где эта кровать стояла? — спросил Копаев. — В этом домике с оранжевой крышей? Давайте пройдем туда.
По дороге им попался сторож. Он был настолько пьян, что едва не выгнал за территорию всех, включая администраторшу. Гости прихватили с собой и его.
Глава 14
Узнав, что некто Пащенко и еще двое каких-то «красных» побывали в санатории, Яша Локомотив ощутил беспокойство. Как и любой человек, жизнь которого переполнена криминалом, он прежде всего стал ликвидировать следы, которые еще существовали, но оставались тайной.
Уже через четыре часа после посещения представителями прокуратуры домика с кроватью в управление юстиции вошли двое. Они отозвали заявления, где просили ввести их в состав учредителей ресторанов «Третья пирамида», «Хеопс» и «Сфинкс», и передали своему человеку, работавшему в этой конторе, имена новых людей.
В это же время в кабинет управляющего банка «Доверие» прибыл сам Яша и велел ему перевести со своего счета все средства на вновь указанные реквизиты. Конечным пунктом пересылки денег явился «Свисс-банк» в Цюрихе, а новым владельцем счета — госпожа Шебанина, жена Яши.
Через полчаса после того как Локомотив спустился с крыльца банка, в квартиры Виталия Кускова, расположенные по всему городу, ворвались люди, не знакомые соседям. Они заходили в квартиры по трое и не предпринимали никаких усилий для того, чтобы остаться незамеченными для тех, кто жил рядом. Эти персоны покидали упомянутые помещения уже через минуту. Сей факт исключал даже слабую надежду на то, что они будут задержаны сотрудниками милиции, вызванными по такому поводу.
Взломщики вели себя дерзко. Очевидно, они знали, что Кусков тут плохо известен даже в лицо, поэтому не прятались. Квартиры были оформлены на различных людей. Поэтому наряды полиции, устанавливая хозяев и мотив нападений, не связанных с хищением имущества, заходили в тупик.
Локомотиву доложили, что Штука не обнаружен. Есть подозрения относительно того, что он покинул не только город, но и страну. На такие предположения людей Яши натолкнули газеты, найденные в двух квартирах, где жирными обводами маркера были обозначены горящие путевки в Прагу, Афины, Херес, и Анкару. Столь обширная география привела Яшу в такую ярость, что он разбил дома буфет и едва не сбросил с балкона своего человека, привезшего с третьей квартиры очередную газету с пометками «Сидней» и «Мадагаскар».
За один день он вычистил все те авгиевы конюшни, в которые даже не заглядывал в течение нескольких последних месяцев. Между тем Штука, единственный свидетель, который мог дать органам информацию к размышлению в деле поиска убийц Эфиопа, оставался неуловимым. Зная его натуру как свою, Локомотив велел браткам выяснить, где в городе за последние дни происходил беспредел, связанный с мордобоем, крушением мебели и чем-то в этом роде, вплоть до попытки затопления теплохода «Мария Ульянова», хорошо известного всем жителям Екатеринбурга.