Такой Холиной Игорь не видел никогда. Он протолкался к ней:
– Что, Ирина? Что?!
Рывком оторвал ее руки от заплаканного, с потеками косметики лица. В одной из ладоней оказался зажат дамский мобильничек.
– Где Андрей?! – предчувствуя недоброе, потребовал Кичуй.
– Вот, только позвонили, – Холина зачем-то продемонстрировала телефон.
– Я тебя спрашиваю!.. – боясь ответа, заорал он.
– Пятнадцать минут назад нашли тело. Перелом основания свода черепа… Мамочки мои!
Взахлеб, по-бабьи зарыдав, она сползла по стене на пол.14
Отвернувшись к окну, выходящему на Старую площадь, Игорь Кичуй недоуменно вертел иконку, обнаруженную в пыльном уголке подоконника, – даже в президентском кабинете уборку проводили нерегулярно и некачественно.
Стоял самый пасмурный из сентябрьских дней. Следующий после похорон Дерясина. Огромное фото его с прикрепленной черной лентой висело еще в фойе. Но и без того банк погрузился в траур. В коридорах говорили сдавленными голосами. Порой слышались женские всхлипы. Андрея, незлобливого, стеснительно нежного, любили.
Но больше других страдал Кичуй. Как часто бывает, потеря человека иначе высвечивает его роль в твоей жизни. Дерясин, привычно подпиравший президента костлявым своим плечом, незаметно, не афишируя, перелопачивал уйму дел. После его смерти на Игоря обрушился ворох текущих вопросов, о которых он и не подозревал. И заменить Андрея оказалось некем, – последний член многочисленной прежде «команды» Холина уволилась накануне похорон. Но куда больше Кичуя томила пустота, образовавшаяся внутри. Игорь ловил себя на том, что, обдумывая решение, по привычке полемизирует с Андреем, и даже по-детски сердится, не встречая привычных возражений. Иногда возникало почти физическое ощущение, что со смертью Дерясина вырвали кусок его собственной души, так что образовалась ноющая язва, которой еще долго не суждено зарубцеваться.
Поубавилось в нём и прежней энергии. Очевидно, она была отпущена одна на двоих. Апатия и равнодушие стали овладевать Кичуем. И еще глухое нарастающее раздражение. На тестя. Который, несмотря на бесчисленные удары, продолжал упрямо, будто вол, тащить на себе банк к намеченной цели – недостижимой, как линия горизонта. В упорстве этом Игорю виделось теперь что-то нечеловеческое. Даже две смерти подряд не заставили Рублева сбиться с мерного шага. Так заведенный робот неотвратимо марширует к пропасти. Особенно Игоря покоробило, что уже сегодня, на другой день после Андрюшкиных похорон, тесть как ни в чем ни бывало умчался с какими-то очередными прожектами в Госдуму, наказав зятю ждать его возвращения. Игорь и ждал – с пасмурным лицом и с пасмурной душой. В возможность реанимации банка он больше не верил. Минута торжества в арбитраже схлынула быстро. Потому что вслед за тем осозналось главное: да, они отбились от судебного банкротства. Но что получают взамен? Вместо конкурсного управляющего в «Возрождение» со дня на день высаживается временная администрация Центробанка, которая точно так же первым делом отстранит и его, и самого Рублева от рычагов власти. А значит, от денег.
Сзади послышалось сдержанное покашливание, – вошла секретарша. Кичуй недовольно обернулся:
– После, сейчас не до вас.
На бесстрастном лице пожилой секретарши промелькнула тень: – Вынуждена напомнить, Игорь Сергеевич, – в приемной собрались начальники управлений на совещание по реструктуризации. Его еще Андрюша назначил.
– Ах да! Некстати, – Игорь поморщился. – Знаете, попросите от моего имени кого-нибудь, пусть сами проведут. Я тут собирался над стратегией помозговать…Да и, по правде, не до того мне!
Ему захотелось извиниться за неуместную резкость:
– И вас тоже попрошу не обижаться, – нервы после всего совсем ни к черту!.. Да, я тут иконку на подоконнике обнаружил. Не знакома, часом? Секретарша подошла ближе, приподняла иконку. Подушечкой мизинца отерла пыль. Вернула.
– Это Второвская, – с ностальгией определила она. – Говорил, что удачу приносит. Да вот не принесла. Забыл, видно. Я могу быть свободна? Дождавшись подтверждающего кивка, она вышла.