Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев,

22
18
20
22
24
26
28
30

В голове у него творился пожар. Кто ж так отвечает, чурбан стоеросовый!

— Я — во второй роте, санинструктор… — повторно представилась Стеша.

— И я — во второй… — напрягши всю силу воли, выдавил из себя Федор. — Вот, должен сейчас пополнение встречать…

— А, так вы тоже у капитана Телятьева? — каким-то неподражаемо жизнерадостным тоном ответила санинструктор.

XIV

До чего же приятно звучал ее голос здесь, посреди этой заваленной сугробами, провонявшей гарью, станции. И этот вопрос… Или ему показалось, но она как будто обрадовалась услышанному от него известию. Наверное, у него уже начинается бред.

Тропинка вела вдоль дощатых низких строений, похожих на бараки или большие сараи. Возле одного из них правый валенок Степаниды скользнул влево, нога подкосилась, и девушка повалилась в сугроб. Федор тут же бросился на выручку санинструктору, но так и повис над нею, не решаясь дотронуться до девушки. В полушубке и валенках, барахтаясь в снегу, она никак не могла подняться.

— Ну что же вы… дайте хоть руку… — наконец, не выдержала она.

Тогда Федор рывком наклонился и подхватил ее на руки, так что на какой-то миг девушка оказалась на весу, прижатой к нему. Сквозь полушубок девушки и свою шинель Федор ощутил хрупкое и, одновременно сильное, напрягшееся тело девушки.

Лицо ее, раскрасневшееся, будто росой, покрытое растаявшими снежинками, коснулось его носа и губ.

— Отпустите же… — сердито выдохнула Степанида. — Вы весь горите, у вас жар…

Когда они вошли в помещение, временно отведенное под нужды санвзвода, выяснилось, что доктор Тупорез отсутствует. Об этом неприветливо сообщил угрюмый фельдшер, который перекладывал и переставлял в тесном пространстве ящики. Фельдшер санитарного взвода Шинкарюк, как представила его Степанида, окинул вошедшего следом за Стешей старшего лейтенанта вызывающим, исполненным презрения, взглядом.

XV

Когда выяснилось, что перед ним командир одного из подразделений штрафного батальона, фельдшер сразу свои эмоции утихомирил. Но все равно в тусклом свете керосиновой лампы на Коптюка то и дело глядел его тяжелый, исподлобья и с недобрым вызовом, взгляд. Видно было, что не по душе недовольному фельдшеру пришлось появление здесь Коптюка, то ли из-за того, что его вообще побеспокоили, или из-за того, как вошли — шумно, смеясь — молодой командир с запыхавшейся, развеселившейся санинструктором.

— Вот, надо товарищу старшему лейтенанту срочно оказать помощь… — сообщила санинструктор.

Она старалась говорить как можно серьезнее, но беспрестанно почему-то улыбалась Коптюку, не в силах совладать со смешливым тоном, который прорывался сквозь ее напускной серьез.

— Не похоже, что нуждается товарищ офицер в помощи… — надсадным, пропитанным едкой желчью, голосом выговорил тот, не останавливая своего занятия.

— Ну, товарищ фельдшер!.. — с просительной интонацией произнесла Степанида.

— Ничем помочь не могу… товарищу командиру… Ожидайте товарища доктора… — еще более насупившись, не отрываясь от своих ящиков, упорствовал санитар.

— Ну, Назар Иваныч! — вдруг совсем по-девчоночьи воскликнула Стеша. — Человек в вагоне простыл. Хотя бы медицинского надо ему принять… Тем более приказ капитана Нечитайло…

Услышав фамилию замкомандира батальона по строевой части, фельдшер, кряхтя и бормоча что-то себе под нос, поставил ящик так, что там зазвенели склянки и пузырьки, и, протиснувшись между ящиками и коробками в самый темный и дальний угол, достал оттуда что-то темное, завернутое в холщовую материю. Это оказалась высокая стеклянная бутыль. Он с минуту возился с драгоценным грузом, двигаясь аккуратно.

— Доктору с простуженными возиться некогда… — буркнул попутно фельдшер, поясняя, как бы только для санинструктора. — Доктора в медсанбат вызвали, людей после утрешней бомбежки по кусочкам собирать.