Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Федор Кондратьевич… — вдруг мягким голосом, но настойчиво вступила в диалог санинструктор. — Очевидно, что боец выполнял приказ…

— Позвольте мне самому разобраться, что кто выполнял… — с трудом усмиряя захлестывающую изнутри бурю, ледяным тоном, почти шепотом выдавил из себя Коптюк. — Что за приказ вы выполняли, кто его вам передал?

— Ординарец, боец переменного состава Степанков… — вытягиваясь по стойке смирно, но не меняя выражения на лице, отрапортовал Гвоздев. — Явиться на КНП второй роты, для участия в сооружении накатов. Поскольку имею плотницкий навык… С детства… Отец меня учил…

XXII

Слова Гвоздева заглушили один за другим взметнувшиеся в районе КНП взрывы. Тут же сквозь их гул пробился шум работающих двигателей. Звук шел сверху, разливаясь по всей опушке, заполнял балку и рощу, накатываясь дальше в сторону деревушки.

— Воздух! Воздух!.. — закричал чей-то близкий голос. Этот окрик один за другим подхватили другие голоса.

Рев двигателей стал стремительно нарастать. Низкая тень мелькнула в верхушках деревьев, а потом с оглушительным ревом пронесся над лесом огромный черный крест тупоносого «мессершмитта». Невольно все трое, повинуясь крикам и этой хищно упавшей на головы железной птице, присели к земле, втянув головы в плечи. Коптюк, забыв про Гвоздева, инстинктивно обхватил Стешу за плечи и прижал к стволу дерева. Он пытался заслонить ее от осколков возможного взрыва.

Но взрыва не последовало. Ни очередей авиационных пушек, ни авиабомб самолет не сбросил. Вместо них с неба с мягким шелестом посыпались белые бумажки. Сотни их планировали, как опадающая листва. Ветерки подхватывали и подгоняли их, разнося повсюду, усеивая бумажками все пространство между деревьев.

Несколько таких листиков, размером с тетрадный, упали к ногам укрывшихся возле дерева. Гвоздев уже успел подняться с земли и отряхнуть прошлогодние гнилые травинки и веточки с пол шинели. Коптюк помог встать Стеше. Демьян поднял с земли один из листочков. С одной стороны на листке была напечатана фотография. Несколько опрятных бойцов в пилотках и гимнастерках сидели и стояли в помещении, с явным интересом глядя в немецкие журналы с картинками. Подпись под фото Демьян прочитал вслух: «Добровольно перешедшие, работающие на производстве, в часы отдыха».

Коптюк поднял бумажку с земли и начал разглядывать.

— ШВЗ! — выдохнул он, показывая листок Степаниде. — «Штык в землю!». Немецкий пропуск для тех гадов, которые захотят сдаться в плен.

XXIII

Сказал он это с ненавистью, глядя прямо в глаза Гвоздеву.

— Никогда не видела… — с чисто женским любопытством ответила девушка, пытаясь разглядеть изображение на листовке в руках Коптюка.

— И не надо тебе видеть паскудство это… — веско сказал старший лейтенант Коптюк. — Вишь, чего пишут: «С перешедшими добровольно, по новому приказу Гитлера, мы обращаемся особенно хорошо». Слыхала? «Достаточно поднять обе руки и крикнуть: „Штыки в землю!“» Так-то вот… Не знакома вам эта фраза, а, боец переменного состава Гвоздев? Может, разучивали ее хором со своими дружками-окруженцами? Твердили про себя на ночь, чтобы не сплоховать при случае, а?

Вопрос его прозвучал с открытой угрозой.

— Нет, товарищ старший лейтенант… — произнес Демьян.

Голос его перехватило от спазма проснувшегося вдруг гнева. Но слова его звучали веско и глухо.

Ответ его, неожиданно для самого штрафника, прозвучал так, будто он осознанно встретил вызов нескрываемой ненависти, которая исходила от его командира. Может быть, если бы не было здесь этой девчушки, он бы снова терпел, принимая эти огнем жгущие попреки и обвинения насчет заслуженной своей, тяжкой вины. Но санинструктор и ее глаза — наполненные жалостью и состраданием, вдруг всколыхнули в нем протест, волна которого вздыбилась в нем.

— Никак нет… не разучивал… И не затверживал…

Вдоль по склону балки, в их сторону, бежал, придерживая планшет, замполит Веселов.

— Старший лейтенант!.. Коптюк!.. — издали закричал он, размахивая зажатым в правой руке листком.