– Ну, не НЛО же, в конце концов, – решил добить его русский, продолжая играть в «незнайку», хотя это могло обернуться для него плачевно. Ведь если бы полевой командир почуял неладное, то прапорщику бы несдобровать.
Однако тот застыл в задумчивости на месте. Что-то в его голове не состыковывалось. Долго так стоять он не мог, нельзя было выдавать своей растерянности перед пленником. Впрочем, его растерянность все-таки была мимолетным наваждением, так как не меняла ни сути дела, ни доминирующего положения главаря.
– Ладно, оставим пока вопрос о шаре, – промолвил он. – Скажи мне лучше, куда подевался ваш второй джип? Только не делай сейчас такие большие глаза и не говори снова, что ты ничего о нем не знаешь. Люди, работающие на меня, есть и в Антре. Так вот они сообщили, что из города выехали два джипа с русским патрулем. И куда же одна машина пропала? Растворилась, что ли? Где сейчас твои напарники?
– Похоже, что твои люди тебя обманули, – решительно, но без прежнего вызова заявил Виктор. – Или же неправильно информировали… У каждого джипа свой маршрут. И где сейчас находится второй, я понятия не имею.
– Так, может, их инопланетяне, прилетевшие на метеорите, похитили? – с выразительной издевкой спросил Тумани.
По его реплике стало понятно, что неведению русского он ничуть не верил. Не верил, но при этом не спешил отдавать своим головорезам команду приступить к избиению, да и сам заниматься рукоприкладством на этот раз не стал.
– Ты думаешь, что мы тебя сейчас изобьем до полусмерти, как того англичанина? – спросил он без явного намерения услышать в ответ что-либо по-настоящему внятное. – Нет, этого не будет. На вас, русских, если вы упретесь, никакие избиения не действуют. Конечно, я бы мог приказать своим мальцам начать снимать с тебя кожу тонкой ленточкой. Но зачем это делать, если есть куда более эффективный способ вытащить из тебя то, что ты знаешь. – Тумани щелкнул пальцами, и его подручные живо привели пленника из числа местных. – Смотри, что сейчас с ним будет, – сказал он.
Местный при виде полевого командира дрожал, будто осиновый лист, и все повторял какое-то слово на местном наречии. И хотя прапорщик этого диалекта в полной мере не знал, с этим конкретным словом был знаком. Оно означало что-то вроде «шаман», «жрец», «целитель». Григорьев знал его, так как приходилось за время службы в миротворческом контингенте общаться со многими местными, и словечко не однажды всплывало в их речи, причем практически всегда произносилось с благоговейным трепетом.
Пленник из местных явно пытался упросить шамана, чтобы тот отказался от каких-то своих намерений. Русский, глядя на все это, вспомнил недавний эпизод с мальчишкой, потерявшим сознание под взглядом главаря, и понял, что сейчас ему снова продемонстрируют нечто подобное. Когда трепет бедолаги стал зашкаливать и он подобострастно заползал перед главарем на коленях, пытаясь поцеловать руки, подручные прописали ему несколько палочных ударов. Естественно, сделали они это с ведома хозяина, в противном случае их самодеятельность могла вызвать лишь гнев с его стороны.
– Держите его крепче, – приказал Тумани, а сам взял что-то со стола.
Прапорщик, внимательно следивший за его движениями, не сразу сообразил, что за предмет оказался у того в руках. Сначала он подумал, что это какой-то сосуд, вроде небольшого кувшина с узким горлышком, однако несколькими секундами позже понял, что Тумани, как и полагается шаману вуду, держит в левой руке восковую фигурку. В другой же, будто из ниоткуда, появилась длинная игла. «Фокусник, бляха», – скептически фыркнул про себя Виктор. Шаман тем временем воздел обе руки вверх и стал что-то ритмично шептать. С каждым мгновением громкость произносимых им слов возрастала, как возрастала и экспрессивность их произношения. Находись прапорщик в другой ситуации, ритмичные речитативы главаря можно было бы принять за рэп. К тому же Тумани стал пританцовывать в такт своим словесам, а стоящие неподалеку подельники отбивали ритм хлопками в ладоши. Но это было отнюдь не выступление рэперов, а часть магического ритуала вуду. От осознания этого становилось немного жутковато, и холодок невольно леденил душу. И это при том, что русский ни под каким соусом не верил в возможность магического воздействия одного человека на другого. Усилием воли ему пришлось отогнать от себя это гипнотическое наваждение.
А вот у жертвы ритуала заклинания вызвали животный страх. Он и походил на загнанного, но бессильного, не способного огрызаться зверя. На зверя, который смотрел в глаза неминуемой беде и ничего не мог сделать для собственного спасения. Когда шаман наконец вогнал иглу в восковую фигурку, бедолага забился в конвульсиях и стал неистово орать. Прапорщик различил в его оре еще одно знакомое слово на здешнем диалекте – «сердце». И действительно, корчась от боли, тот пытался схватиться руками за грудь, будто сердце собиралось оттуда выскочить. Григорьев перевел взор на восковую куклу – игла торчала как раз с левой стороны. Это одновременно и удивляло, но в то же самое время он не мог избавиться от скептицизма, хотя зрелище выглядело вполне реалистично.
– Ты видишь, что я могу сделать с тобой? – обратился к нему Тумани. – И я сделаю это, если ты не станешь более сговорчивым и не ответишь на все те вопросы, которые я тебе задал.
В его правой руке появилась вторая иголка. На этот раз он без всяких «ритуальных прелюдий» воткнул ее в голову восковой куклы. Неистовству жертвы не было предела. Он кричал, что было мочи, и дергал головой так, будто хотел как можно быстрее избавиться от нее. Зрелище было не из приятных. Даже на секунду нельзя было подумать, что все это спектакль, игра на публику в лице русского прапорщика. Да прапорщик и сам понимал, что так сыграть невозможно. Местный был по-настоящему напуган и изможден болью, которая приходила к нему из ниоткуда. Он вертел головой до тех пор, пока из ушей и ноздрей не потекли струйки крови. Как только это случилось, он в одно мгновение затих, обмякнув в руках державших его головорезов. Со стороны трудно было сообразить, потерял он сознание либо скончался.
Шаман победно блеснул глазами, глядя на русского, и несколько манерным тоном поинтересовался:
– Ну, теперь-то ты видишь, что шутить со мной не стоит?
Жестом он приказал своим подручным унести жертву. Те сразу же повиновались, потащив бедолагу прочь.
– Вижу, – признался Виктор. – Однако к тому, что я уже сказал, мне добавить абсолютно нечего.
– Тогда ты узнаешь сейчас, что такое боль, раздирающая изнутри! Боль вездесущая! Боль, от которой нельзя ни спрятаться, ни скрыться! – Полевой командир заговорил так, как, наверное, должен был изъясняться стопроцентный жрец. Стопроцентным жрецом мысленно его обозвал Григорьев, по-прежнему не веря тому, что «волшебные пассы» бандитского верховода смогут причинить ему хоть какой-то болевой дискомфорт.
Тумани кивнул своим подручным из числа тех, кто был покрепче и мог бы удержать русского. Цепкой хваткой те взяли пленника под мышки и остались в таком положении. Это было не очень удобно, но другого варианта они сами не видели, а шаман ничего иного не предлагал. Русский реагировал на все это с едва скрываемым скептицизмом, однако Тумани не обращал на это никакого внимания. Он начал свой ритуал. Но не так, как представлял себе Виктор, увидев только что пример с одним из местных. Шаман опустил голову, словно смотрел на носы своих армейских ботинок. Уже сам вид его вызвал у пленника позывы если не к задорному смеху, то к легкому ехидству – точно. Тумани начал издавать монотонный гортанный звук, который нарастал с каждой секундой. Этот звук отдаленно напоминал шум быстро приближающегося самолета. По крайней мере, такое сравнение возникло в голове у Григорьева, который все еще не знал, во что обернется начатый ритуал. Когда гудение стало невыносимо громким, главарь стал медленно поднимать голову, и прапорщик отчетливо увидел его закатившиеся глазные яблоки. После этого Тумани вскинул голову еще выше, и гудение переросло в дикий крик, в котором слышалось подражание какому-то животному. Он резко сорвался с места и стал ритмично выплясывать около пленника, двигаясь из стороны в сторону, подобно мастеру по каким-то ультрасовременным танцам. Прапорщик с трудом успевал следить за каждым его движением, настолько быстрыми они были. Тумани подскочил к нему вплотную, просверлил его леденящим взглядом, молниеносно отпрянул, схватил со стола небольшой сосуд вроде небольшой миски или пиалы и вернулся к прапорщику. В миске было что-то вязкое бурого цвета. Он обмакнул два пальца в миске и тут же быстро вытер их о правую щеку пленника. Тут же повторил свое действие и снова вытер пальцы, но уже о левую щеку Виктора. По запаху и цвету тот понял, что это кровь. Это не столько удивило его, сколько укрепило в мысли, что на него пытаются воздействовать более эффектным способом, чем ранее на пленника из числа местных. Раз уж Тумани решил пойти на это, то, по мнению Григорьева, был уверен в действенности такого цирка. Да, еще можно бы разыграть спектакль с посторонним человеком, заставляя тем самым зрителя принять поставленные условия, но смысла устраивать спектакль с участием самого зрителя явно не было. Прапорщик поймал себя на этой мысли и решил на всякий случай сымитировать реальность магического воздействия шамана на него. При этом он понимал, что в своей затее следует быть весьма осторожным, нельзя переиграть, а постараться выглядеть как можно более убедительным. Но когда же начать изображать мучения от боли, чтобы не вызвать подозрения со стороны шамана? Он решил с этим не торопиться и дождаться от того новых действий. Ведь размазывание крови по щекам действо скорее символическое, нежели реально направленное на причинение боли. Впрочем, в случае с ритуалами вуду трудно разобраться, что здесь на самом деле реальность.