— Люди обязательно поумнеют.
— В истории примеров тому не существует. Воевали, воюют и будут воевать.
— Нет, если с детства каждый будет знать, что такое война, — заявила Кйоко и повела Бондарева на другой берег реки Ота, где высилось какое-то полуразрушенное здание. — Вот, смотрите, — сказала она, держа его за руку. — Это Гэмбаку дому, Атомный купол. До войны здесь размещался Выставочный центр. Он находился всего в ста шестидесяти метрах от эпицентра взрыва, но уцелел, а все, кто был внутри, погибли. Разве не ужасно?
— Ужасно, — согласился Бондарев. — После той войны половина СССР лежала в руинах, да и Европе досталось. Не помню точно, сколько миллионов человек погибло. Несколько десятков. И что? После этого войны прекратились?
Кйоко вздохнула, подумала немного, а потом спросила:
— Скажите, а сколько русских погибло на войне?
— Не только русских. В Советском Союзе разные народы жили. По одним оценкам, в сорок пятом не досчитались двадцати миллионов. По другим — в два раза больше.
— А в Хиросиме и Нагасаки около двухсот тысяч. Это получается… это получается…
— Что? — спросил Бондарев.
— Ужас получается, — заключила Кйоко. — И вы это пережили?
— Как видите.
— Вот, значит, какие вы, русские…
— Какие?
— Знаете, — неожиданно предложила японка, — поехали ко мне.
— Распоряжение миссис Такахито?
— Нет, — ответила она, увлекая его в сторону автостоянки, где их дожидался видавший виды «Ниссан». — Это моя инициатива. Вы согласны?
— Ну…
Это было единственное слово, произнесенное Бондаревым. Он замолчал и не открывал рта до конца поездки.
13
Кйоко проживала в небольшой, но со вкусом обставленной и довольно элегантной квартире. Несмотря на закрытые окна, был слышен неумолчный гул автомобилей. Пожалуй, это было единственное, что Бондарев смог бы наверняка сказать о ее жилище. Потому что, едва переступив порог, девушка обернулась и заключила его в свои объятия. Не проявляя стремления слиться с Бондаревым в страстном поцелуе, она энергично двигала бедрами, пока не соскользнула и упала перед ним на колени.