— Сейчас я дам трубку владельцу телефона. Спросите его. Он местный.
Бондарев возвратил мобильник японцу. Тот некоторое время слушал, поднеся трубку к уху, а потом затараторил сам. Должно быть, Мизуки Такахито ему представилась, потому что он заметно успокоился.
Завершив переговоры, он поднял руку, чтобы похлопать Бондарева по плечу, и сказал:
— Олл райт. Кам он ту май хауз.
Произношение у него было чудовищное, но Бондарев понял. Нужно было подождать. Японец предлагал сделать это у него дома.
Путь длиной в сто метров показался Бондареву длинным, как переход из Хиросимы в Токио. Упав на предложенный ему стул, он прохрипел, показывая пальцем на пересохшие губы:
— Дринк. Ваттер.
— Пить, — понимающе кивнул японец. — Вода.
Через несколько секунд желание Бондарева сбылось. Глотая холодную воду, он подумал, что ничего вкусней в своей жизни не пробовал. Силы вдруг окончательно оставили его, и он уснул, сидя на стуле. Стакан выпал из разжавшихся пальцев и разбился.
20
Лицо Мизуки проступило из расплывчатого небытия, как икона, на которую хотелось молиться. Она что-то спрашивала, Бондарев что-то отвечал. Хозяин дома деликатно стоял в сторонке, дожидаясь, когда о нем вспомнят и вознаградят его по достоинству за проявленное милосердие.
Здоровенный слуга, которого прихватила Мизуки на всякий случай, помог Бондареву дойти до машины. Его звали Наши. По японским меркам, он был настоящим гигантом с наголо обритой головой и младенческой улыбкой. Мизуки семенила рядом, с ужасом вглядываясь в лицо Бондарева.
— Немного осунулся? — спросил он.
Она кивнула, улыбнулась и чуть не расплакалась.
Потом они ехали в жемчужном «Линкольне», и Бондарев опять отвечал на какие-то вопросы, насколько позволяло саднящее горло. Полчаса спустя, выкупанный и переодетый в пижаму, он лежал на больничной койке, подсоединенный к капельнице с питательными растворами и обезболивающим. Рентген показал, что переломов костей у него нет, хотя повреждены почки и селезенка. Обнаружились также остатки внутреннего кровоизлияния.
Мизуки сидела рядом с кроватью Бондарева, успокаивая его, когда он порывался что-то рассказывать или приподняться с подушки. Потом она положила прохладную ладонь на его пылающий лоб, и он испытал нечто вроде эйфории. Очень скоро он уснул, как убитый… Нет, на этот раз, как младенец.
После полудня ему стало значительно лучше. Когда Мизуки отлучалась, в палате оставался ее здоровяк-слуга, не забывающий дружелюбно улыбаться, ловя на себе взгляд Бондарева.
Увидев, что он пошел на поправку, Мизуки выставила слугу за дверь, а сама устроилась возле изголовья кровати.
— Я искала тебя три дня. Врачи говорят, что теперь ты в состоянии рассказать, что с тобой произошло. Только не слишком напрягай горло, хорошо?
Бондарев поведал ей о своем ночном визите на фабрику, о совещании за окном, о нападении семерых громил в масках, о своем пробуждении в заброшенном здании и о том, как удалось раздобыть телефон. Когда рассказ закончился, японка долго сидела молча и неподвижно, как будто превратилась в восковую фигуру. Во время повествования тень то и дело пробегала по ее прекрасному лицу, а после того как Бондарев умолк, она так и осталась мрачной и подавленной. Бондарев попытался припомнить, в каких именно местах рассказа Мизуки хмурилась, но не сумел. Голова соображала плохо. Мысли ворочались в ней тяжело, как мельничные жернова.
ebooksa