Игрушка из Хиросимы

22
18
20
22
24
26
28
30

Снова и снова Бондарев пробовал шевелить различными частями тела. Это порождало всевозможные ощущения. Он даже не мог водить глазами из стороны в сторону, чтобы не испытывать боли. Отделали его на славу, и неудивительно, что приняли за мертвого. Он и сам не до конца был уверен, что жив.

Бондарев расслабился, прекратив напрягать мышцы. Внутренний голос посоветовал ему успокоиться и перестать мучить себя попусту. Нужен час передышки. Лучше два. Или три. А потом он выберется из этих развалин и найдет, к кому обратиться за помощью. Был бы телефон, тогда бы вообще не пришлось напрягаться. Но, когда он проверял, способен ли двигаться, то пошарил по карманам и нашел лишь обломки мобильника. Так что досталось не только ему…

Бондарев закрыл глаза и ощутил приступ голода, оказавшегося не менее сильным, чем боль. А еще хотелось пить, ужасно хотелось. Может быть, он потерял слишком много крови и теперь умирает от обезвоживания организма? Нет. Свежей крови под ним нет, а ссадины и раны успели затянуться. Это значит… Голод и жажда могли появиться только при том условии, что с ночного боя прошло время. Много времени.

Так сколько же он находится в этом заброшенном здании? Не часов, а дней. Два? Три?

«Не меньше суток, не больше двух, — подумал он. — Человеческий организм не способен обходиться без воды больше семидесяти двух часов. Пить хочется, однако пока что я не умираю от жажды. Что-то около сорока восьми часов без сознания. Значит, моя жизнь действительно висела на волоске. Я стоял одной ногой в могиле… Вернее, лежал. Слишком долго! Нужно как можно скорее выбираться отсюда!»

Он попытался закричать, чтобы привлечь внимание прохожих или бродяг. Лучше угодить в японскую каталажку за проникновение в страну по фальшивому паспорту, чем окочуриться от жажды среди грязных развалин. Однако крик не получился. Из поврежденного горла вырвалось лишь хриплое карканье. Что касается распухших губ, то они вообще не могли произнести ни одного членораздельного звука.

Что ж, на помощь рассчитывать не приходилось. Нужно было полагаться на собственные силы, а их не было, совсем не было.

Бондарев привстал, почувствовал сильное головокружение и потерял сознание. Так повторилось несколько раз, пока он не справился с паникой.

Спать, приказал он себе. Спать и набираться сил. Успокойся. Ты и не из таких передряг выбирался живым.

Веки Бондарева отяжелели. Он отключился, так и не успев понять, сон его сморил или забрала смерть.

19

Было темно, сквозь дыры и щели лился молочный лунный свет. Это означало, что обморок продлился несколько часов. Обморок, сменяющийся жуткими кошмарами. Но сном это назвать было нельзя. Бондарев не спал, он то бредил, то находился в полной отключке.

Повернув голову, он посмотрел на отверстие, в котором прежде видел дневной свет. Теперь там мерцала маленькая искорка. Звезда. Такая же одинокая, как он сам.

Бондарев медленно приподнялся на руках и сел. Все вокруг поплыло по часовой стрелке. Подождав, пока головокружение прекратится, он осторожно встал, доплелся до пролома в стене и выглянул наружу. В темноте угадывалось что-то похожее на рощу или заброшенный парк. Нужно было согреться, потому что ночь выдалась холодная. Если днем воздух в Хиросиме прогревался до двадцати градусов, то теперь изо рта валил пар и пальцы зябли, как на морозе.

Бондарев согнул в колене одну ногу, потом другую. Размял руки, повертел головой, несколько раз присел. Зарядка завершилась падением, но он упорно возобновил ее. Позвоночник похрустывал, рот наполнился отвратительным вкусом желчи, в глазах то и дело темнело, но, в общем-то, дело пошло на лад. Самым больным местом оказались почки, ноющие, как больной зуб.

Когда тело начало повиноваться Бондареву и он решил выбираться из развалин, уже начался рассвет, и небо на востоке окрасилось розовым. Делая по несколько шагов, он останавливался, чтобы перевести дыхание и восстановить быстро иссякающие силы.

Выбравшись из комнаты, Бондарев увидел перед собой длинный сумрачный коридор, наполненный кучами мусора. В конце коридора — очень далеко, просто невероятно далеко — виднелось ограждение лестничного пролета. Придерживаясь рукой за стену, он поплелся туда и к тому времени, когда небосвод сделался голубым, добрался до ступеней.

Выяснилось, что ублюдки в черных масках не поленились затащить его на третий этаж. Наверное, побоялись оставить внизу, где его могли обнаружить бродяги или кто-нибудь еще.

Навалившись на перила, он начал спускаться, чувствуя себя дряхлым стариком или инвалидом, покинувшим свою коляску. В какой-то момент это едва не закончилось катастрофой, потому что перила оказались ненадежными и провалились под тяжестью его тела. Чудом сохранив равновесие, он отпрянул и продолжил спуск вдоль шершавой стены.

Когда Бондарев вышел на свежий воздух, было совсем светло. Солнце поднялось над кронами деревьев, словно желая полюбоваться человеком, которому вздумалось прогуляться в таком ужасном состоянии. Он зажмурился, подставив лицо теплым лучам, потом открыл глаза и некоторое время смотрел на еще низкое солнце. Это было невыразимо приятно. Если бы не голод и жажда, он мог бы простоять так целую вечность.