Впрочем, все стрелки, отобранные генералом для участия в операции, были отменные, опытные, сплоченные. Левич питал особое расположение к старлею Архипову, с которым близко сошелся, когда брали одну банду, засевшую в подвале Адлера. Архипов, или Архип, как его звали бойцы, не увлекался ни философией, ни литературой, зато был заядлым игроком в шашки, вот в шашки с ним полковник и резался. Были они миниатюрные, размером с горошину, и крепились на маленькой доске с помощью магнитов. Делая ход, Архип приговаривал: «Давненько я не брал в руки шашек», на что звучал стандартный ответ Левича: «Знаем мы, как вы давненько не играли в шашки». Так они просидели двое суток в засаде, а потом частенько встречались в Москве, собираясь то у кого-нибудь дома, то в сквере. Явного перевеса в игре не имел ни тот, ни другой, так что турнир обещал затянуться на долгие годы вперед.
Так считал старший лейтенант Лазарев, или Лазарь, пулеметчик. Свой ПК он был готов разбирать, шлифовать и маслить чуть ли не ежедневно, буквально сдувая пылинки с каждой детали.
С таким же пиететом относился к своей рации стрелок-связист лейтенант Лихачов, который мастерски управлял БТРом, за что получил прозвище Лихач.
Его закадычным другом был врач капитан Чернов, прозванный Черным. Вместе они ездили на рыбалку, катали шары в боулинге, посещали по выходным сауну. Жены их за столь крепкую мужскую дружбу не пилили, потому что женами ни тот, ни другой не обзавелись и пока что не собирались.
Такой же парой неразлейвода были два снайпера группы — прапорщик Дроздов и Орлов. У них даже прозвища получились в чем-то сходные, птичьи: Дрозд и Орел. Они были стрелки от Бога, но в мастерстве своем не могли сравняться с сержантом Прохоровым, за которым закрепилась по понятным причинам не только кличка Прохор, но и Ликвидатор.
Четвертый снайпер, Фомин, по кличке Фома-неверующий, держался особняком, всегда был замкнут, а оживлялся лишь после выпивки, начиная подсчитывать, сколько врагов он уничтожил из своего «винтореза».
Ну а четвертый по счету, прапорщик Мухин, он же Муха, был сапером, о чем свидетельствовали обрубки пальцев на левой руке. Он слегка заикался и плохо спал, просыпаясь от того, что регулярно вскрикивает или вздрагивает.
Самым младшим в группе был сержант Соболев, которому очень шло прозвище Соболь, поскольку его густые темные волосы походили на меховую шапку, а сам он был юрким, гибким и вертким, способным незаметно подкрасться к противнику и днем, и ночью, чтобы пустить в ход свой грозный гранатомет РПГ-7.
Такая вот подобралась компания, грозная и удалая.
Перечислив всех, генерал Комаровский провел ладонью по лицу, словно убирая невидимую паутину.
— Устал, — признался он. — Просто чертовски устал.
— Вам бы отдохнуть, — сказал Левич, у которого от долгого бодрствования началась резь в глазах и разболелась печень.
— Да, соснуть часика три не мешает, — согласился Комаровский, подходя к окну, за которым было уже совсем светло. — Но не больше, полковник.
— Поезжайте в гостиницу и ложитесь. Я вас разбужу, Валентин Сергеевич.
— Тебе тоже необходимо поспать, полковник. А сперва позавтракать бы неплохо. Ты как, Андрей Викторович?
Польщенный не просто фамильярным, а по-настоящему дружеским обращением, Левич кивнул:
— Я с превеликим удовольствием.
— А для аппетита у нас аперитив имеется, — торжественно провозгласил Комаровский, вытаскивая из внутреннего кармана пиджака плоскую, элегантно изогнутую серебряную флягу со свинчивающимся колпачком. — Коньяк, — объявил он. — Настоящий, грузинский. Из лучших подвалов. Помнишь, как чуть до Тбилиси не дошли?
— Мы их, чертей, тогда к миру красиво принудили, — заулыбался Левич, любивший вспомнить август 2008 года. — И всех принудим, если надо. Научим мир ценить и Родину любить. Нашу Родину, — подчеркнул он.
— Ну не чужую же, — добродушно хохотнул Комаровский. — Вот за это и тяпнем по рюмашке… Но не больше. — Он погрозил подчиненному пальцем. — Как говорится, сделать нам еще предстоит больше, чем сделано.