— Рука не устала? — поинтересовался Королев и, не сдержавшись, снова зевнул во весь рот.
— Устала, — ответил Антонов, не поднимая головы.
В свете яркой шестирожковой люстры, подвешенной к потолку кабинета, было видно, что он начал необратимо лысеть и, если не хочет окончательно растерять волосы, должен немедленно обратиться к специалистам.
«Хотя, — лениво подумал Королев, — вряд ли существует средство, способное замедлить облысение или тем паче восстановить былую шевелюру».
— Я тебе отгул дам, — сказал он. — Не сразу, через месячишко-другой.
— У меня уже восемь отгулов, — сказал Антонов, продолжая писать как заведенный. — И ни одного реализованного.
— Зато потом ка-ак отгуляешь все сразу!
Королев зевнул в ладонь. Антонов со стуком отложил ручку и повернулся к нему:
— Я не хочу гулять, я на операцию хочу. Вы сегодня взрывников брали, а я сиди пиши как проклятый!
— Сам виноват.
— В чем?
— В том, что уж больно у тебя почерк хороший, разборчивый. И связно мысли излагать умеешь.
— А я вот возьму и каракулями начну писать, — запальчиво пообещал Антонов. — Причем такую ахинею накатаю, что ни в какие ворота не полезет.
— Тогда, — ласково проговорил Королев, — тебя самого в ворота. И пинком под зад.
Антонов молча проглотил обиду и снова занялся писаниной, без которой невозможно существование ни одной службы мира.
— Пора бы компьютер освоить, — заметил Королев.
— Освоил бы, да некогда, — огрызнулся Антонов. — Сами головы не даете поднять.
Королев хотел что-то сказать, но не успел: деловито и бесцеремонно звякнул телефон внутренней связи.
— Приехал, — торопливо произнес в трубку дежурный, — два черных лимузина у входа. Ни пуха!
— К черту, — машинально сказал Королев, вскочил и бросился вон из кабинета. На ходу он одергивал пиджак, позабыв, что одет в штатское. Лицо у него было такое, словно он намеревался броситься под танк или в ледяную прорубь.