«А если он опоздает? Если смерть наступит раньше, нежели он разыщет и привезет графа Владимира?»— мелькала у него в голове роковая мысль.
VII. Прозревший
Граф Владимир Петрович, захватив второпях первые попавшиеся шляпу и пальто, выбежал как сумасшедший из-под крова жилища, стены которого были свидетелями его преступной любви.
Хотя сообщение женщины, к которой он чувствовал теперь чисто физическое отвращение, об измене графини Конкордии и его бывшего друга Караулова, было неправдоподобно и гнусно, но оно все же жгло ему мозг.
Еще не освободившийся от понятия о жизни, как о ряде чисто плотских наслаждений, он судил по себе о других, и это отчасти поселило в его больном мозгу вероятность отвратительной клеветы.
Эта-то кажущаяся вероятность мучительно отзывалась в его сердце.
Нет людей безусловно и окончательно испорченных.
Как низко ни пал человек, он не может окончательно заглушить теплящуюся в нем искру Божию.
Поклонение идеалу в той или другой форме сохраняется в душе самого порочного человека.
Возьмите падшую женщину, превратившуюся в жертву общественного темперамента, которая имела счастье быть матерью.
Она расскажет вам с восторгом о своем сыне или дочери, которых воспитывает вдали от себя, на деньги, добытые грехом.
При воспоминании о ребенке она преображается. Перед вами мать, в полном святом значении этого слова.
Она скажет вам, что ее ребенок не будет таков, как его мать.
Попробуйте усомниться в этом громко, она не простит вам этого, хотя за минуту простит какое угодно оскорбление ей лично — она привыкла к отношению к себе, как к животному.
Ребенок и материнство — ее идеал.
Идеалом графа Белавина было уважение к жене и другу.
Змея ужалила его в самое больное место, яд сомнения проник в его душу.
И это произошло именно в то время, когда он только что начал надеяться на прощение жены и друга. Он готов был принять от них всевозможные условия и испытания.
Он любил своих судей и хотел видеть их безупречными.
Даже в аду он бы не проклинал своих богов — Конкордию и Караулова.