— Мне жениться! И вы не шутите? — спросил он.
— Отчего же нет? Клянусь честью, эта девушка стоит вас.
— Вы думаете? — повторял бессознательно Эмануил, уже отдавшись своей мысли и почти не слушая графа.
— Характер ее, — продолжал г-н д’Ерми, — совершенно противоположен вашему: вы человек ученый и мечтательный — она весела; вы поделитесь с нею задумчивостью, она даст вам взамен немного беспечности, вы будете счастливы, я убежден в этом. Впрочем, к чему вам говорить о том, что вы и сами знаете лучше меня. Судя по тому, как вы целуете ее руку, прощаясь с нею, и по вашей улыбке при встрече с нею, ясно, что ее влиянию мы обязаны вашей перемене, и по чувству благодарности или любви — вы бываете здесь только для нее.
Мы уверены, что Эмануил менее всего ожидал от графа подобной откровенности и такого совета. При словах графа «женитесь» сердце молодого человека забилось, но не имя Клементины произвело эту тревогу; когда же он увидел, что граф не шутя предлагает ему жениться на Клементине, то он, не зная что отвечать, усомнился даже в своих чувствах к Мари. Ему казалось, что граф с умыслом говорил это, чтобы вызвать его на откровенность, и он внимательно следил за выражением лица графа, надеясь разгадать его намерение, но лицо графа не противоречило словам; так что можно было подумать, что граф был точно убежден в том, что высказывал. Если бы д’Ерми не вызвал Эмануила на это объяснение, легко могло бы быть, что молодой человек еще долго оставался бы в сомнении и даже самая мысль о возможности жениться на Мари не пришла бы ему в голову; но когда он вообразил, что все, в нем происходившее, угадано графом, то надежда жениться на его дочери впервые представилась ему возможною; потом эта надежда исчезла так же быстро, как и явилась. Он и граф замолчали и пошли дальше в глубь аллеи.
Послушаем теперь, что говорили подруги.
— Мари, что ты думаешь о де Брионе? — спросила Клементина.
— Отчего ты меня спрашиваешь об этом?
— Отчего ты мне не отвечаешь?
— Оттого, что тон, с каким ты предложила мне этот вопрос, кажется мне не совсем обыкновенным; но изволь. Я думаю… это премилый человек, и мне кажется… что я его люблю… как друга, и, разумеется, гораздо менее тебя.
— Ты лжешь, — возразила, смеясь, Клементина.
— Какая же выгода мне лгать?
— Неужели же и передо мной ты должна скрывать свои мысли?
— Но я не понимаю тебя, милая Клементина.
— О чем ты грустишь?
— Весьма естественно, мы скоро расстанемся.
— Притворщица! Точно ли ты только обо мне печалишься? Послушай, Мари, ты секретничаешь со мною — это нехорошо. С кем ты разговариваешь целые дни; возле кого и для кого ты занимаешься музыкой? Кому ты открываешь впечатления сердца, которые ты открывала некогда мне, и с кем я заставала тебя часто со слезами на глазах?
— С де Брионом, это правда.
— Итак, ты любишь его — вот и все.
— Уверяю тебя… я люблю де Бриона как брата. Не знаю отчего, но мое сердце сочувствует его грусти; я нахожу удовольствие видеть его и утешать, когда мне кажется, что он страдает. Он тоже любит меня как сестру, но из этого еще не следует заключать, что я влюблена в него…