— Вы, может быть, и правы, но она не из таких женщин, которые легко могли бы расстаться с подобным вам человеком. В вас она видела более чем любовника; через вас она выигрывала положение. Ловели — наложница де Бриона! Подумайте об эффекте, который бы произвела эта новость в Париже, как бы усилилась ее известность. Покинув ее, вы нанесли удар и ее сердцу, и ее самолюбию, ибо ничего нет удивительного, что она полюбила вас.
— Разве она говорила вам что-нибудь об этом?
— Я сам не видел ее с тех пор; я выехал из Парижа почти в одно время с вами и вот только что возвратился; но завтра будет опера, где она непременно будет, и я увижу ее. Не мешало бы узнать ее намерения и виды, трудно предположить, чтобы такой скорый разрыв не задел ее за живое; если она, как я думаю, намерена вести войну, то я хочу иметь честь изменить ей и предуведомить вас.
— Уверяю вас, — отвечал Эмануил, как бы обидевшись той важности, какую приписывали его поступку, — уверяю вас, что воинственное расположение Юлии Ловели не опаснее ее любви. Я был бы в отчаянии, если моя связь с нею сделается известною, а особенно когда подумают, что я считаю ее серьезною или помню о ней.
— Извините меня, — продолжал де Гриж, — я живу в мире тунеядцев, для которых такого рода приключения составляют события, и потому забываю, что, к счастью, вы не принадлежите к этому миру.
Разговор принял другое направление и перешел на охоту, лошадей и политику. Незаметно подошли к улице Святых Отцов. Эмануил остановился у дома № 7.
— Вы хотите сделать визит графу д’Ерми?
— Да, вы знаете его?
— Нет, хотя давно барон де Бэ хотел меня с ним познакомить, уверяя, что это весьма приятное семейство, и я не оставил еще желания быть ему представленным.
— Я с удовольствием представлю вас, и поверьте, что сдержу свое обещание лучше барона. Граф и графиня вернулись в Париж только вчера и скоро возобновят свои приемные дни; в один из них я заеду за вами.
— Право, вы слишком любезны, — отвечал Леон с поклоном, отдавая карточку де Бриону, который, простясь с ним, вошел в отель графа.
Граф уже встал.
— Вы были здесь? — сказал он с улыбкой, увидя Эмануила. — Отчего же вы не вошли?
— Вы еще спали.
— Разве вы не у себя дома?
Эмануил сжал руку д’Ерми.
— И точно, — сказал он, — я и то уже распорядился, как бы принадлежа вашему семейству, обещав прекрасному юноше, молодому маркизу де Грижу, представить его вам.
— Представьте, любезный друг, представьте; каждый, кто войдет ко мне с вами, — будет дорогим гостем. Вы останетесь у меня завтракать?
— Нет; я хотел вас видеть, я видел вас и теперь уйду.
— Вы вовсе не думаете о том, что говорите. Сердце ваше, любезный Эмануил, еще не изощрилось в политике и не умеет скрывать своих желаний. Дети проснутся и тотчас же выйдут.