Диана отмахивается, и я повторяю громче:
— Когда?!
— Не помню. Осенью.
«Осенью», — эхом отдаётся в голове.
Осенью Диана замолчала. Потому что пришёл отец Николай и принялся вести уроки.
Очевидный факт.
Очевиднейший.
Ну все же знают: «безмолвие» Дианы началось из-за уроков отца Николая.
Диана это знает.
Отец Николай это знает.
Я это знаю.
И знаю: всегда существует изнанка. Всегда есть другая причина — куда менее заметная, куда более уродливая и неприглядная, которая не подходит для официальной версии.
— Думала, — Диана прижимает ладонь ко рту, как если бы ощутила тошноту, — она злая или тупая. Но нет, не тупая. Совсем не тупая. Что-то в той почте было. Всё это время там что-то было.
Лицо Дианы заостряется.
Я открываю рот и мысленно говорю: «Давай, посмотрим папку», ибо… ибо это логично. Папка у нас, и знаем мы больше полиции — хотя бы о Новосёловой, — и тупо МОЖЕМ.
Надо только выдавить три долбанных слова!
— Сорян, — вместо этого вырывается у меня. — То есть, извини, чё заставил всё это…
— Пофиг.
— «Пофиг»? — Я развожу руками — так равнодушно, впроброс Диана это говорит. — Попросил же прощения.
— Не глухая.