Мы подходим к городу в вихрастой полутьме, в гуле: близко-близко, точно два зверя в вечерних сумерках. Я пою дурацким голосом: «У него четыре писи», но Диана не реагирует — только смотрит под ноги, сквозь собственные говнодавы и камни.
— Ты ведь мне поддавался? — спрашивает она у заброшенного санатория, на стене которого кто-то написал «Грустный Северо-Стрелецк». Голос её после обморока звучит слабо-слабо, как у умирающего котёнка.
Я мотаю головой.
— Поддавался. — Диана неуверенными движениями достаёт белую сигарету и откусывает фильтр. — Ты… точно магаз за кладбищем?
— Пацаны на физре куда-то туда за пивом бегают.
Коваль называет это «ходить в мавзолей».
— Внушает доверие, — замечает Диана и сует сигарету в зубы. Её куртку раздувает от ветра, с рукава и бока летят песчинки, которые налипли после обморока.
— Может, тебе в больницу?
— Чел, я семнадцать лет живу со своим диабетом. Ему нужна булка… шоколадка…
— Ты его будто задобрить пытаешься.
— А? — Диана чиркает колёсиком зажигалки, прикрывает руками сигарету и косится на меня поверх ладоней.
— Обязательно коптить, когда ты еле стоишь?
Диана не отвечает и, прикрыв глаза, затягивается. Мы переходим пустынное шоссе. Кладбищенские кресты подбираются ближе и окружают мрачной изгородью. На покосившемся надгробии с тусклым фото молодой девушки мелькает: «Я река, я река, я живая река». Под ногами хрустит-ворочается гравий, сосны бормочут над головой. В воздухе появляется запах… не знаю, так пахнет именно у могил и в старых подъездах, где протекают канализационные трубы. Сыростью? Одиночеством? Тлением?
— Ты мне всё время поддавался, когда я с мамой сралась.
— Ни фига подобного.
— Чел, — Диана выпускает носом дым, — это мило.
Не, подыгрывал. Никогда. Думал об этом — вероятно, но дальше размышлений дело не заходило. Да, головой, логически я понимаю: найти человека, с которым можешь покидать «блинчики», куда важнее первого места. Есть только одна загвоздка: Диана всегда побеждает. Она всегда смелее, точнее, везучее — за что бы мы ни брались, что бы ни пробовали, и поэтому даже сегодня я старался. Хотя игра явно детская, хотя Диана не в ладах и со своим здоровьем, и с остальным миром.
И всё равно Артур Александрович обкакался.
Диана поворачивается ко мне, и сквозь горечь табака я улавливаю слабый запах ацетона. Это ведь плохо, да? Если от девушки пахнет промышленным растворителем, внутри у неё явно что-то не так.
— Чел?