Как раскрыть убийство. Истории из практики ведущих судмедэкспертов Великобритании,

— Правда? А почему головы нет и зачем ты разрезал тело? — еле выговорила я.

— Мне было удобнее положить голову, которая уже разложилась и почти высохла, в отдельный контейнер. А оставшуюся плоть я растворяю до костей.

Я все еще была озадачена:

— А откуда идут все эти пузыри?

— Так действует перекись водорода, когда попадает на человеческую плоть и вообще органику. Она превращается в шапку пены.

— Это отвратительно!

Но здесь была и приятная сторона: ничем не воняло. Перекись водорода отбеливала содержимое бочки и нейтрализовывала запах, который в других обстоятельствах неминуемо бы распространялся.

Дерек выполнял массу необычных заданий, но я не думала, что в их число входит расчленение. Однако я выяснила, что, когда тело нашли, оно уже успело частично превратиться в скелет. Дерек сказал, что некоторые части тела стали «хлипкими» (как образно!), а основные кости находились в «разобщенном состоянии». Иначе говоря, за время разложения тело развалилось на несколько частей. Наш австралийский коллега Стефен принес останки в отделение судебной медицины и вручил их Дереку, а он решил разделить их на еще более мелкие части, чтобы все тело поместилось в один бак. Залив его перекисью водорода, он преследовал цель полностью удалить плоть с костей и отбелить скелет.

Голова, как и тело, принадлежала старому бездомному мужчине, которого нашли на лестничной клетке многоуровневой парковки и доставили в морг. К сожалению, личность мужчины установить не удалось, и уполномоченные органы, не найдя способов связаться с родственниками, приняли решение похоронить его в безымянной могиле. Но доктор Корднер рассудил, что бесхозные останки еще могут послужить для образовательных целей. Сегодня к этому телу было бы другое отношение, но тогда Стефен решил сделать из него скелет для студентов-медиков в больнице Гая.

Насколько я помню, бак оставался на своем месте около шести недель, и каждый раз мы ходили мимо торчащей ноги, безмолвно напоминавшей о его содержимом. А потом бочка незаметно исчезла. Очевидно, в медицинской школе появилось новое наглядное пособие.

Следующие два события не завершились грандиозной развязкой, зато они отражают образ мышления, который я со временем переняла. Если возникали вопросы, а никого из патологов не было на месте, то мне приходилось сохранять объективность, потому что я не могла угадать, что в итоге окажется важным.

Однажды утром ко мне в офис зашла женщина примерно лет тридцати пяти. Она была очень привлекательной, стройной, подтянутой, обладала высокой культурой речи и была со вкусом одета. Я уловила в ней легкое меланхоличное настроение, однако она очень уверенно села на краешек кресла напротив меня и начала задавать вопросы о специфике работы нашего отделения. Особенно ее интересовало, какого рода расследования мы можем проводить. В ходе беседы выяснилось, что она ищет патолога, который смог бы взять у нее несколько анализов на токсины. Женщина хотела выяснить, нет ли у нее в организме следов яда. Она даже назвала потенциального отравителя — своего мужа.

Я испытала настоящий шок. История полнится рассказами о викторианских отравителях, и патологоанатомы того времени часто имели дело с жертвами такого популярного вида убийства. Яд заработал себе репутацию «оружия женщины» по той простой причине, что женщинам ничего не стоило достать мышьяк: его открыто продавали в аптеках в качестве отравы для крыс. В викторианском обществе женщине в доме отводилось центральное место: она отвечала за закупку продуктов, приготовление еды на всю семью и подачу напитков. Так что на первый взгляд преданной жене и матери было относительно легко незаметно подсыпать яд в еду или напитки. Мышьяк не обладает характерным запахом или вкусом. Кроме того, признаки отравления мышьяком напоминали симптомы распространенных в то время заболеваний, таких как холера и тиф. Сначала человеку становится трудно глотать, затем организм теряет способность удерживать воду, не говоря уже о пище. Диарею и рвоту сопровождает сильнейшая боль в животе. Если продолжить давать несчастному яд, то он начнет обильно потеть, демонстрировать признаки спутанности сознания и биться в конвульсиях. Через некоторое время жертва впадает в кому и умирает. Была середина 1980-х, и я не могла себе даже представить, что подобные сюжеты еще могут разворачиваться в современном обществе. Хотя я слышала о применении мышьяка в отношении советских перебежчиков. Но ко мне пришла женщина, проживающая в пригороде Лондона, и ее подозрения определенно касались бытовой обстановки.

Я почувствовала себя обязанной выдать ей «кредит доверия», и мне хотелось передать ее тем специалистам, которые смогут незамедлительно оказать ей любую помощь. Если ей удастся поговорить с патологом, то, скорее всего, ее направят в отделение экстренной медицинской помощи или даже в расположенное рядом токсикологическое отделение. Если ее подозрения были оправданны, то ее жизни угрожала серьезная опасность.

Но у нас возникла проблема: утром в отделении не было ни одного патолога. Я спросила, уведомила ли она полицию о своих подозрениях, и она ответила, что там ее жалобами не слишком заинтересовались. Меня это удивило. Она также упрямо отвергла и следующее предложение — обратиться за экстренной медицинской помощью, так как не видела в этом смысла. Она была убеждена, что ей поможет только патолог.

Я работала на Харли-стрит и знаю, как упертые клиенты умеют добиваться своего. С первого взгляда я распознаю твердую решимость. Эта женщина мне показалась здравомыслящей, достаточно умной и убедительной. Но она явно была смущена теми обстоятельствами, которые заставили ее искать помощи в нашем отделении. Мы еще какое-то время обсуждали ее ситуацию и пришли к выводу, что самое главное — убедиться, не кажется ли ей все это. Она категорически не хотела раскрывать какую бы то ни было личную информацию властям, чтобы слухи об этом не дошли до ее мужа, которого она откровенно боялась. Она всерьез полагала, что на карту поставлена ее жизнь. К сожалению, я смогла порекомендовать ей только прийти попозже, желательно в обеденное время, когда в офис вернутся патологи и займутся ее проблемой. Она сникла и поспешила уйти.

Позже я пересказала наш разговор старшему патологу, который попросил позвать его, как только она придет.

Я была совершенно уверена, что она вернется в обед, но время шло, а она так и не появилась. Меня это обеспокоило, но она не оставила контактной информации, и у меня не было никакой возможности связаться с ней.

Она пришла на следующее утро. В то же самое время, в 10:30 утра. С одной стороны, я испытала облегчение — она все еще была жива. Но, с другой стороны, мы снова оказались в той же ситуации: от встречи с патологом ее отделяли два часа. На этот раз я прониклась к ней большим участием, у меня даже развилась паранойя. Представляю, как я бы себя чувствовала, если бы меня саму пытался отравить близкий человек. В то утро она выглядела неопрятно, волосы были не мыты и не причесаны. На ней была точно та же одежда, что и вчера, к тому же измятая. Скорее всего, она не ночевала дома и спала где-то прямо в уличной одежде. И не сочла необходимым воспользоваться дезодорантом.

Как и в прошлый раз, у нее не получилось встретиться с патологом. Я прождала ее весь остаток дня и надеялась, что она придет. Меня немного озадачило, что она появилась снова только на следующий день. В третий визит ей удалось прийти в обеденное время и застать нашего старшего специалиста. Выглядела она еще хуже. От былого очарования не осталось и следа: волосы жирные, кожа сальная и грязная. Такая степень пренебрежения к внешнему виду шла вразрез с образом интеллигентной женщины, которая приходила ко мне в офис всего два дня назад. Все та же одежда была чудовищно мятой и распространяла сильный запах несвежего тела. Кроме плачевных изменений внешнего вида я также отметила, что ее требования стали более конкретными. Она спрашивала, сможет ли патолог прямо сейчас взять на анализ ее волосы или мазок с кожи. Видимо, поэтому она и не мылась, чтобы анализы показали точный результат.