Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

– Знаешь, – пустился в неожиданные признания Вагиф, – я его очень уважаю. Он хороший учитель, но ещё как человек он очень такой…

«Самый обычный самовлюблённый манипулятор», – закончила за него Вану. Неугомонный Вагиф чуть ли не силком приволок своего обожаемого Учителя посмотреть на их танец ещё раз, и, хотя Вану чувствовала себя неловко, лишний раз тревожа Веретено, тем более что оно явно было этим недовольно, она испытывала благодарность к Вагифу за его настойчивость: каждая минута, проведённая в блистательном обществе Веретена, была бесценна.

– Ты её зачем не до конца нагинаешь, – сказало Веретено, посмотрев, как Вану прогибается, сидя верхом на колене партнёра. – Такая гибкая она, спина без костей, а твоя задача зрителю это показать. А ты, Бану, не стесняйся, сядь на него как следует, а то ты опираешься на свои ноги и тебе неудобно.

– На его тощей ноге сидеть ещё неудобнее, как будто на метле летишь, – дерзко ответила Бану. Выражение лица Веретена стало смущённое и слегка мечтательное.

– Ну, иди ко мне, я жирненький. – Он подскочил к Бану и показал, как надо делать это движение. Ощущения для Бану были качественно иными, она и не знала, что этот сложный прогиб может быть настолько удобен в исполнении. Веретено, забывшись, всё крутило её вверх-вниз, пока у Бану не закружилась голова – то ли от счастья, то ли от чрезмерной нагрузки на вестибулярный аппарат. – Спинка уже не болит! – включил он маму-курицу.

– Когда вы рядом, у меня ничего не болит. Вы для меня – как анестезия.

– Ана-что?

– Обезболивающее… а, не важно.

Бану посмотрела ему в глаза – она никогда ещё не видела их с такого ракурса, сейчас их лица были прямо друг напротив друга, и его зрачки были глубокими, как нефтяные скважины. Голова Бану вдруг наполнилась странными образами, которых она никогда в своей жизни не видела – чьи-то лица, сырые стены заброшенных залов, партер, полный светящихся глаз. Бану заморгала и вцепилась в мягкое плечо Учителя. На секунду ей подумалось: «Что будет, если я его сейчас просто не отпущу, и гори оно всё синим пламенем?» В следующую секунду она уже стояла в шаге от него, и Вагиф тянул к ней костлявые длани, чтобы отработать наклон. Веретено ушло.

Когда Бану и Вагиф решили сделать прогон под музыку, диск заело на этом самом наклоне, и, сколько они его ни ставили заново, так и не заиграл дальше.

Для храбрости Байрам выпил полстакана купленной тайком от родителей левой водки, в результате его долго тошнило прямо на улице, отчего он окончательно вызверился. Отцовский нож неприятно оттягивал карман, Байраму казалось, что его контуры угадываются под тканью джинсов и все видят его и знают, куда и зачем он идёт. А направлялся Байрам на чемпионат. У него даже билет имелся – в другом кармане.

Он слегка опоздал, хотя планировал прийти пораньше и сорвать чемпионат. Теперь приходилось ждать его окончания. Когда его на входе попросили предъявить билет, он по ошибке сунул руку не в тот карман и немного психанул. Наконец ему всё-таки удалось проникнуть в зал. Там Учитель уже вовсю разглагольствовал перед зрителями, которые сидели как загипнотизированные. Байрам вздохнул от какой-то неприятной тоски, словно ему сказали, что он никогда больше не увидит родного дома. Его руки были ледяными и дрожали, и такие же ладони сейчас были у всех участников чемпионата. Начался парад, и Байрам заметил Бану, которая шла об руку со своим партнёром. Она показалась Байраму совсем не такой милой, как обычно, потому что улыбку словно приклеили ей на лицо, а глаза были полны ненависти. У остальных участников вид был не лучше, и Байрам подумал: а не прячет ли каждый из них по ножу под платьем или рубашкой?

Байрам честно посмотрел все выступления, даже малозрелищную бачату, которая в этот раз просто превзошла все ожидания: у одной из участниц из платья вывалилась обнажённая грудь, но она мужественно завершила танец перед всем залом, который гудел, как рой ограбленных пчёл. Ей долго хлопали, Байрам и тот сомкнул ладони пару раз, хотя ему сейчас было не до созерцания женских грудей.

Затем последовал снова парад и награждение, а потом Учитель созвал всех фотографироваться, и на сцену ринулась половина зала. Байрам вскочил с места и побежал вместе со всеми. Разумеется, он очень постарался не попасть в объектив, что было не так уж сложно, учитывая то обстоятельство, что в него же стремились попасть человек сто пятьдесят. Байрам проскользнул за кулисы, начал поздравлять всех подряд, победивших и проигравших, а сам всё ждал Учителя, теребя в кармане сложенный нож.

Наконец тот появился, чтобы сфотографироваться со своими питомцами, многие из которых уже в раздражении посрывали с себя костюмы и бронзовые медали. Сначала Байраму пришлось долго ждать, пока они наделают снимков вдоволь. Потом Учитель бегал от одного к другому, что-то всем говорил, агитировал людей прийти на праздничную вечеринку в честь победителей, которая должна была состояться через пару часов. Байрам почти отчаялся и уже почти согласился отложить свой замысел до более подходящего времени, хотя в глубине души знал, что во второй раз уже не решится на такое.

И тут небеса, видимо, услышали его, потому что Учитель вдруг обратил внимание на Байрама, помахал ему широкой ладонью, подзывая к себе. И Байрам поплёлся.

– Салам, Байрам! Как настроение, праздничное? Ну как тебе наш чемпионат? В следующий раз ты выступать будешь. Найдём тебе партнёршу.

– Я хотел, чтобы мы с вами об этом поговорили. Можно вас на секунду туда? – Заикаясь, Байрам указал левой рукой на тёмный проход, соединявший две половины закулисного пространства. Учитель посмотрел на него странно потемневшими глазами, поджав нижнюю губу, отчего стал похож на приготовившегося к погоне горностая, и Байраму показалось, что сейчас он его пошлёт, скажет, что у него нет времени на глупости, но любопытство Учителя пересилило, и он сказал:

– Ну пойдём. – Его голос показался Байраму очень неприятным.

Они протиснулись в проход, похожий на один из тех шкуродёров, которые доставляют так много неудобств спелеологам, и оказались в большом и пыльном пространстве за сценой, где над их головами болтались загадочные механизмы.