Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

– Афсана прыгнула из-за вас, – без обиняков заявил Байрам, обмирая от собственной наглости и чувствуя себя всемогущим и справедливым карающим ангелом.

– Куда прыгнула"? Какая Афсана? – с недовольным лицом спросил Учитель.

– Убила себя. Ходила к вам на сальсу, – высоким голосом возвестил Байрам.

– Из-за меня? Тебе не стыдно? Что ты говоришь?

Байрам воинственно заверещал и выхватил из кармана нож, нажал на кнопку, и из рукояти выскочило с характерным щелчком, который так неприятно услышать в тёмной подворотне, длинное острое лезвие. Байрам подскочил к Учителю, и больше он ничего не успел сделать, потому что тот схватил худосочное запястье Байрама своей стальной ручищей и легко вывернул его. Байрам выронил нож и захныкал. Затем он попытался сокрушить Учителя апперкотом, но не смог впомнить, что это такое, и его левая рука с лёгкостью была перехвачена на полпути к упитанному телу противника.

– Ты что, меня зарезать хотел? – обиженно спросил Учитель, рассеянно выкручивая правую руку Байрама.

– Н-н-н-е-е-ет, – проблеял Байрам, пригибаясь к полу так низко, что мог сосчитать гвозди в каждой доске.

– Аллах, Аллах, какой сегодня тяжёлый день, – устало прошептал Учитель, отпустил Байрама и наклонился подобрать нож. Внимательно осмотрев его, он спросил: – У папы взял?

– Ага. – Байрам размазывал по лицу слёзы, которые текли у него не только из глаз, но и из носа, и даже, кажется, изо рта.

– Верни ему и больше не бери, всё равно обратиться не можешь. А что я тебе сделал?

– Аф-афсана, – пролаял Байрам. – Я же вам рассказывал. Она из-за вас прыгнула с новостройки и умерла, а я её любил.

– Почему это из-за меня? – Глаза Учителя стали круглыми.

– Она вас любила.

– В ай? Правда, что ли? Ну-ну… Ей надо было обязательно мне сказать, мы бы что-нибудь придумали. – Он ласково потрепал Байрама по волосам, вернул ему нож, пошёл к своим ученикам, и его белый костюм светился в темноте. Свечение становилось всё сильнее и сильнее, так что в конце концов ослепило Байрама, он упал на пол и потерял сознание.

Бану совсем не нервничала. Ей было безразлично, какое место они займут, единственное, чего ей хотелось, – произвести впечатление на Веретено. Сам он произвёл на неё впечатление своим одеянием, в котором выглядел так же странно, как вождь какого-нибудь первобытного африканского племени в костюме испанского гранда. Настроение он ей уже подпортил с утра тем, что не обращал на неё внимания, словно её тут и не было. Бану в припадке оптимизма списывала его равнодушие на царившую вокруг суету. Она с интересом разглядывала пару из другой школы – единственную, которая осмелилась бросить вызов Великому и Могучему. Вид у них был одинокий и потерянный, он – высокий и худой, она – маленькая и толстая. Бану послала им ободряющую улыбку. Они приняли улыбку за гримасу надменного превосходства, так как Бану уже разучилась улыбаться, и, прижавшись друг к другу теснее, задрожали. Бану отвернулась и вдруг увидела приземистого пузатого мужика с окладистой чёрной бородой и вроде в какой-то непонятной чёрной рясе.

– Ого, а вот и батюшка пришёл нас благословить, а мулла где? – удивилась она. Стоявший рядом Вагиф удивлённо покрутил головой по сторонам, пытаясь понять, кого она имеет в виду. Потом он заметил «батюшку» и подобострастно захихикал:

– Он тоже выступает. Ты что, не узнала его?

Бану ещё раз с сомнением оглядела дородную фигуру, никак не сочетающуюся в сознании с танцами, зато ассоциирующуюся с ключами от кладовой на поясе, и осознала вдруг, что одеяние, принятое ею поначалу за рясу, на самом деле было чёрным костюмом с широкими брюками, надетым на объёмистого участника соревнования. «Какие экстравагантные личности попадают в паутину Веретена», – подумала она и захохотала.

Всё обошлось благополучно, они с Вагифом заняли второе место, уступив первое «врагам», которые опять танцевали так, словно вокруг никого не было, нежно улыбаясь друг другу. А затем всё потерялось в суматохе. Бану куда-то бежала, с кем-то фотографировалась, принимала цветы от каких-то совершенно не знакомых ей людей и всё пыталась поймать взгляд Веретена. Он совсем не спешил поздравить её с медалью, хотя и поспособствовал её получению. Вагиф сиял, как новая пятидесятикопеечная монета, и, пользуясь случаем, обнимал Бану. Она насилу вырвалась из всей этой кутерьмы и отправилась переодеваться, почти полная решимости не идти ни на какую вечернику. Женская гримёрка пустовала. Бану заметила, что держит в руке неизвестно кем врученную бордовую розу. Она погладила её шелковистые лепестки и подумала о коже Веретена. Роза почернела и скукожилась.

На левый глаз подводка всё никак не хотела ложиться. То ли рука у Чинары дрожала, то ли кто-то её сглазил, но линия всё время получалась кривая, размазывалась, приходилось переделывать, а времени было уже в обрез. Да ещё этот Хафиз, чтоб у него всё отсохло, опаздывал. Чинара уже несколько раз ему звонила, но партнёр не брал трубку. Под конец, когда она уже так разволновалась, что решила не искать больше Хафиза среди живых, он объявился. К Чинаре мгновенно вернулась вся её свирепость.