Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ай да?! Правда? Зачем?

– Мне там все надоели, – отрезала Сабина и пошла в зал.

– Что э… со всеми случилось? – удивлённо спросил Бану Вагиф.

– Они превратились в зомби. По гаитянским законам тот, кто их обратил, попадает под статью номер двести сорок девять. – И, оставив Вагифа размышлять над тем, что ему теперь делать с этой странной информацией, Бану поспешила к началу занятия. За ней потянулась цепочка следов чьих-то мокрых босых ног.

Бясьди была минималистом в их профессии – Фатьма поняла это, как только переступила порог её маленькой квартирки на Гянджлике. Сама Бясьди выглядела слишком просто: неопределённый возраст, коротко остриженные белые волосы, которые она всё время забывала или не успевала подкрасить у корней, никакой косметики, никаких браслетов, перстней и амулетов на шее. Её жилище было обставлено старой, хотя и хорошо сохранившейся советской мебелью, безликой и унылой. Здесь не было никакого намёка на домашний уют. Из больших окон, не прикрытых ничем, кроме тонких тюлевых тряпок, лилось слишком много солнечного света. Фатьма даже заподозрила бы, что пришла не по тому адресу, если бы не была знакома с Бясьди лично.

– А, Фатьма. Знала, что ты придёшь. Заходи. Сейчас тебе чаю налью.

Даже чай у Бясьди был унылый: она подала его в каких-то щербатых кружках, как будто так трудно было купить хорошенькие китайские фарфоровые чашки с блюдцами, по три маната штука, ничем не отличить от настоящих, которые Фатьма видела в фильмах про богачей и аристократов.

И – о ужас! – она подавала его с кусковым сахаром! Фатьма печально глянула в глубину своей кружки, чай был чёрным, как вода в колодце, и она его едва пригубила.

– Ты почему знала, что я приду?

– Слышала про твою племянницу, Аллах рехмет элясин.

– Так тебя попросили сделать джаду на неё? – У Фатьмы задёргался глаз.

– Э, нет. Я что, чокнутая, делать на племянницу Фатьмы джаду?

– Что тогда?

– Не хочу ничего плохого сказать, но это Афсана заказала мне волчий жир.

Фатьма чуть не выронила кружку, удержала её, облилась чаем и отставила кружку подальше от себя.

– Скажи – чтоб мне умереть!

– Чтоб мне умереть, если не Афсана мне джаду заказала! Только она не она была.

– Как так?

– Сама не своя была, говорю. Я в ней что-то тёмное заметила. Говорю, родная, дай посмотрю тебя, а она упёрлась, ничего, говорит, не надо, всё хорошо. Ты же знаешь, как бывает. Приспичит – и всё, покоя нет, ночами не спишь, пока не получишь. Для этого мы и есть, а не для того, чтобы отговаривать людей от опрометчивых поступков.

– Я всю жизнь совершала опрометчивые поступки в своё удовольствие, – кивнула Фатьма.