Нова. Да, и Гоморра

22
18
20
22
24
26
28
30

Она осеклась.

Как море выравнивает скол стекла, так же оно обтесывает души и чувства людей, что трудятся под водой. А согласно последнему отчету Департамента освоения морского дна, на сегодняшний день семьсот пятьдесят тысяч человек снабжены жабрами и перепонками и отправлены в глубину, туда, где нет штормов, — вдоль всего американского побережья.

— Ты живешь на берегу? В смысле, где-то тут? Но ведь ты уже очень давно…

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Я был на два года старше тебя, когда произошла авария.

— Тебе было восемнадцать?

— А сейчас мне тридцать один. А значит, с тех пор прошло больше двенадцати лет. И впрямь давно.

— Но об этом говорят до сих пор.

— А я почти забыл. Честно. Скажи, ты, случайно, не играешь на флейте?

— Когда-то играла.

— Отлично! Пойдем ко мне, посмотришь на мою флейту. А я заварю чая. Может, заодно и пообедаешь со мной?

— Мне надо в штаб к трем часам. Торк будет проводить брифинг — он собирается прокладывать кабель для большого спуска, вместе с Джонни и ребятами. — Она сделала паузу и улыбнулась. — Но если я оседлаю донное течение, то могу уйти отсюда в полтретьего и буду в штабе в три.

По дороге к дому я узнал, как ее зовут: Ариэль. Она сказала, что мой дворик очарователен, а при виде мозаик воскликнула: «Ах, какая прелесть!» и «Неужели это ты сам сделал?» не меньше пяти раз. (Да, мозаику выложил я сам — в первые одинокие годы.) Больше всего ей понравились битва кита со спрутом, раненая акула и ныряльщик. Она сказала, что у нее нет времени на чтение, но обилие книг в моем доме ее впечатлило. Она слушала мои рассказы о былом. И сама много рассказывала о своей работе — она занималась глубоководными тварями, которых подводные работы выгоняют из глубин. Потом она сидела на кухонной табуретке, играя серенаду Лукаса Фосса на моей флейте, а я в это время насыпал соль на противень, готовясь сунуть в духовку две дюжины устриц а-ля Рокфеллер. Свистел чайник. Я относительно одинок. Поэтому мне приятно общество прелестных юных дев.

II

— Эй, Жоан! — заорал я с другого конца пристани.

Он кивнул мне из средоточия сетей. Солнце играло на гладкой коже плеч и терялось в жестких волосах. Я подошел туда, где он сидел и чинил сети, опутанный ими, как паук. Он подтянул к себе еще кусок сети, закрыв ею ороговевшие ступни, и ухмыльнулся мне — его улыбка напоминала мозаику: золотой зуб, белый зуб, черная дыра, кривой желтый клык; белый, золотой, белый. Я присел, выставив вперед увечную ногу.

— Я рыбачил у кораллов, где ты сказал. — Он выпучил щеку изнутри языком и кивнул. — Зайдем в дом, выпьем?

— Хорошо.

— Только еще минутку…

На побережье, в рыбацких деревнях, живет особая порода бразильцев. Немолодых, но при этом без возраста. С виду такому дашь лет пятьдесят-шестьдесят, но в восемьдесят пять он, скорее всего, будет выглядеть точно так же. Таков был и Жоан. Мы однажды выяснили, сколько ему лет. Оказалось, он на семь часов старше меня.