Но на этот раз голос был низкий, совсем не детский.
Он сидел на бревне чуть поодаль от огня и ел печеный батат. Отблески огня играли на смуглых скулах, на мокрых черных волосах. Он встал, подошел ко мне и протянул руку. Я протянул свою, и мы схлопнулись ладонями.
— Хорошо. — Он улыбался. — Ариэль сказала, что ты придешь. Завтра я прокладываю электрический кабель по дну Шрама.
Его руки обтягивала блестящая чешуйчатая униформа. Он был очень сильный. И, даже стоя неподвижно, он двигался. Это было видно по игре света на ткани.
— Я… — Он умолк; мне представился робеющий и счастливый танцор. — Я хотел с тобой поговорить про кабель.
Мне представился орел; мне представилась акула.
— И про… аварию. Если ты не против.
— Конечно, — ответил я. — Если я могу рассказать что-нибудь полезное.
— Видишь, Торк, — сказала Ариэль. — Я тебе говорила, он не откажется.
Я слышал, как изменился ритм его дыхания.
— Тебе в самом деле не неприятно говорить об этом?
Я мотнул головой и догадался кое о чем. Это голос мальчика, притворяющегося взрослым. Торку не больше девятнадцати лет.
— Мы скоро идем ловить рыбу, — сказал он. — Пойдешь с нами?
— Если не помешаю.
Женщина у ящика с креветками передала бутылку одному из гитаристов, потом бутылка перешла к Ариэль, ко мне и к Торку. (Спиртное гнали в пещере, в семи милях от берега, и это был почти ром. У меня слишком сильно натянута кожа с левой стороны рта, и потому мне трудно пить залпом, как пьют настоящие мужчины. «Ром» потек у меня по подбородку.) Торк выпил, вытер рот, передал бутылку дальше и положил руку мне на плечо:
— Пойдем к воде.
Мы пошли прочь от костра. Кое-кто из рыбаков пялился нам в спину. Несколько амфибий взглянули и отвели глаза.
— А что, вся молодежь в деревне зовет тебя «дядя Кэл»?
— Нет, только мои крестники. Мы с их отцом дружим с тех пор, когда я еще был… ну, моложе тебя.
— А. Я думал, это прозвище. Потому и назвал тебя так.