— Если отпустите, я вам покажу.
И они отступили — темноглазые, дрожащие от восторга. Я видел, как смотрит на них Жоан: карие радужки на фоне белков цвета слоновой кости, в левом глазу лопнул сосудик кровавым зигзагом. Жоан любит своих детей, а они скоро станут ему такими же чужими, как рыба, которую он загоняет в сети. И еще он смотрел на уродливую тварь, то есть на меня, и гадал, что станется с его собственным потомством. И еще наблюдал, как вертится Земля, как она стареет под тиканье волн, отражаясь в зеркале океана.
Демографический взрыв, зарождающиеся колонии на Луне и Марсе, освоение морского дна — я не знал, что обо всем этом думают обитатели прибрежного рыбацкого городка. Прогресс разрывает самую ткань их жизни. Но я ближе к ним, чем многие другие, и умею понимать, когда чего-то не понимаю.
Я порылся в кармане и достал млечный осколок, найденный на пляже:
— Вот. Нравится?
И они склонились над моей ладонью — с перепонками меж пальцев, как у инопланетянина.
Супермаркет располагался в самом большом здании городка. Жоан накупил кучу готовых смесей для кекса. «Влажная, нежная мякоть, — шептала коробка, стоило взять ее в руки, — с дивным ароматом упоительней шоколада!»
Я как раз прочитал в американском журнале, дошедшем до нас на прошлой неделе, статью о новых упаковках со звуком. Так что я был морально готов и, чтобы избежать искушений, остался во фруктово-овощном ряду. Потом мы пошли к Жоану. Оказалось, насчет письма я догадался правильно. Назавтра детям нужно было ехать на автобусе в столицу. Мои крестники вступали на путь, который превратит их в рыб.
Мы сидели на ступеньках крыльца, пили и смотрели, как движутся мимо ослики, мотоциклы, мужчины в мешковатых штанах, женщины в желтых платках и ярких юбках, со связками чеснока и мешками лука. Кое-кто из прохожих был в зеленой чешуйчатой форме амфибий.
Наконец Жоан устал и пошел прилечь. Бо́льшую часть жизни я прожил в прибрежных странах, где в обычае сиеста, но мои первые десять лет, которые и формируют человека, прошли в датском коллективном фермерском хозяйстве, и я так и не научился отдыхать после обеда. Так что я перешагнул через свою крестную дочь, уснувшую прямо на ступеньке крыльца, и зашагал по деревне обратно к пляжу.
В полночь из моря вышла Ариэль, взобралась на скалы и постучала ногтями в стеклянную стену моего дома. Капли воды в лунном свете были как жемчуг.
Вечером я читал, растянувшись на овечьей шкуре у камина, потом задремал. Умный дом спросил меня, не будет ли каких распоряжений, и, не дождавшись ответа, отключил концерт Дворжака для виолончели с оркестром, пошедший уже по второму кругу, и перестал подбрасывать поленья в камин. Когда я проснулся, на решетке остались только угли.
Ариэль снова щелкнула ногтем по стеклу, и я поднял голову с подушки. Зеленая форма, янтарные волосы — все выцвело под серебряным светом снаружи. Я сорвался с места, нажал на кнопку, и стеклянная панель ушла в пол. Мое лицо овеял ветерок с моря.
— Что случилось? — спросил я. — И вообще, сколько времени?
— Торк на берегу. Он тебя ждет.
Ночь была теплая, но ветреная. Под скалами серебряные чешуйки гонялись друг за другом. Вода стояла у самых скал — прилив.
Я потер лицо:
— Новый главный? А чего ты его сюда не привела? И зачем я ему понадобился?
Она коснулась моей руки:
— Пойдем. Они все там, на берегу.