Нова. Да, и Гоморра

22
18
20
22
24
26
28
30

А Римкин в отчаянии думал: вареная картошка! Господи, вареная картошка! Если натыкать зубочисток в вареную картофелину, сверху приладить еще одну, сделать руки, ноги, голову — вроде снеговика, это будет выглядеть точно как люди в скафандрах на Марсе.

— Вогнутые! — крикнул Смит сверху. — Знаешь эти старые религиозные картинки в витринах магазинчиков, которые следили за тобой глазами? Так и тут, вырезаны обратным рельефом.

— Вовсе не обратным! — крикнул Мак; он стоял рядом с Римкином. — Мне отсюда видно.

— Да нет, не все лицо, — отозвался Смит. — Глаза только. Потому они и казались странными, когда мы шли сюда через пустыню.

Мак, думал Римкин. Мак. Мак. Что особенного в этом человеке, кроме странной фамилии?

— Отсюда они красивые, — сказала Ходжес. — Целый год мы ломали голову, просто это куски красного камня или их кто-то обрабатывал. И вот оно тут, на Большом хребте. Ответ. Посмотрите. Это означает разум. Культуру. Развитую культуру по меньшей мере уровня древнегреческой. Вы понимаете, что промежутки между храмовыми колоннами ведут к совершенно новому направлению антропологии?

— У нас нет никаких свидетельств, что это именно храм, — проворчал Мак.

— Целый новый комплекс исследований! — продолжала Ходжес. — Мы все — сэры Артуры Эвансы, раскапывающие великую лестницу Кносса. Шлиманы, нашедшие сокровища Атрея.[35]

Не знаю, где кто из них, думал Римкин. Их голоса доносятся из окаймленных резиной решеток в моем шлеме. Все эти картофельные фигуры на шероховатой ржавчине. Вон про ту я думаю, что это Ходжес; солнце сверкает на лицевом щитке. Вполне может быть, что за пластиком нечто столь же гротескно-уродливое, как эти куполообразные головы на архитраве…

— Эй, Римкин, ты же лингвист! Порыскай кругом, может, попадутся какие-нибудь надписи!

— А?.. — Говоря это, он не слышал смеха, но знал, что они улыбаются под своими луковичными шлемами.

Джонс сказал:

— Мы на Марсе, а Римки все еще на другой планете. Смит, там у тебя не видно каких-нибудь каракулей?

— Ничего похожего. Слушай, как странно вырезан этот глаз!

— Что с ним?

Тут Джимми — Римкин всегда мог ее узнать, потому что скафандр Джимми был на полторы головы ниже остальных, — вскарабкалась по грубому каменному фундаменту, пересекла его великолепными «марсианскими прыжками», взметая красновато-коричневую пыль, и, достигнув дальнего угла, обернулась:

— Смотрите-ка!

Ее голос он узнавал всегда, несмотря на помехи и искажения (короткие волны, искажения страшные).

— Тут одна упала!

— Покажи! — крикнул Римкин. Пускай думают, что ему тоже интересно.