— Заткнись, Хряк. Продолжай, Кейдж.
— Венеция теперь так далека. Не будет больше веселых ночей в винном погребке, где Джамба бросает нож, чтобы отрезать колбасу, подвешенную к потолочной балке, ночей, когда мы пьем северные вина и южные, проверить, какое слаще. Их не будет. И Бруно больше нет. И нет больше красавицы с томными очами, которая всех сгубила: меня, Бруно и красавицу по имени…
— Кейдж!
— …Сапфира!
— Слышь, Кейдж!
— Да, Кейдж, слушай Коршуна!
— Нет больше Сапфиры…
— Можешь рассказать, почему мы в этих трех гробах можем друг с другом разговаривать? До этого гроба я лежал в другом. Я орал, и вопил, и выл, как собака. Но только в этом мне отозвались. Отозвался, правда, один Хряк, но раньше и того не было. Это что, какой-то эффект шепчущей галереи?[33]
— Почему мы трое… слышим?
— Ага, расскажи Коршуну и мне — почему? Я до этого гроба был в двух и никаких голосов не слышал.
— Тройное сочленение… да, это должно быть оно. Узники Медной клети заключены в глицериновые гробы, которые кормят их, и моют, и оказывают медицинскую помощь, и следят, чтобы они себя не поувечили… чересчур сильно. Можно довести себя почти до смерти, тогда гроб накачает вас лекарствами, и вы станете здоровее прежнего. Раз в день можно выходить на прогулку, в темноте, в отдельной крохотной каменной каморке…
— Ну да, мы все это знаем, Кейдж. Но почему мы можем трепаться в этих трех гробах?
— Тройное сочленение — это в самом низу тюрьмы, три камеры сходятся у старых канализационных труб. Между этими камерами вместо камня — полые металлические трубы. Сто пятьдесят лет назад проложили новую систему канализации. Если трубы наполнены отходами, через них не слышно. Однако новая система проходит где-то еще, а эти трубы пустые, и у трех гробов на нижнем уровне… в общем, вы слышите через трубы.
— А как насчет свалить отсюда, мистер Кейдж? Мы с Коршуном не прочь сделать ноги.
— Молчи, Хряк.
— …канализация города… выливается в канал, в воду, бумага, листья, отбросы, испражнения людей и животных плывут по черным каналам…
— Чего это с ним, Коршун?
— Молчи и слушай, Хряк.
— …бродил в одиночестве в темных городских закоулках, и небо, подобно пурпурным водам, струилось меж узкими кровлями, вода у моих ног была как грязная кровь, вскрытые артерии, зажатые крошащимися каменными стенками. О, это страшный город, прекрасный своими фонтанами и ржавыми решетками, хрупкими портиками, нависающими над водой витринами, за которыми сверкает муранское стекло, своими черноглазыми, черноволосыми детьми, смуглыми, как грязное мыло, город красоты, город одиночества…
— Кейдж, мы одни. Здесь, в Медной клети, как все знают, нет тюремщиков, только автоматы. Смена гроба, кормление — все без тюремщиков. А ты говоришь, будто знаешь план Медной клети. Как нам в это поверить?
ebooksa