Нова. Да, и Гоморра

— Давайте закончим измерения. — Он сунул трубку в карман. Перископ убрался. — Если он проторчал там всю ночь, значит будет спать до вечера.

V

Но все получилось совсем не так.

Через двадцать минут после их ухода Римкин, преодолевая действие лекарства, очнулся.

Он по-прежнему не знал, где находится. И где ему следует быть. Голова болела так, будто от нее откололся кусок. Все тело ныло. Он сполз с постели и попытался сфокусировать взгляд на столе, но вокруг всех предметов сиял ореол, как при спецэффектах в старых цветных фильмах.

Джимми сидела на нижней ступеньке и читала. Она осталась (правда, без особой охоты) подежурить с больным.

Трах-тара-рах!

По лестнице к ней катился Ричард Нильсон. А на верхней ступеньке стоял голый Римкин. Джимми отпрыгнула, и бюст грохнулся на ее машинку для чтения.

— Римки, что с тобой?..

Первые три ступеньки он преодолел медленно, семь быстро и две последние снова медленно. Пока Джимми раздумывала, попытаться ли удержать его силой, он прошел через двойные двери к шлюзам. Она бросилась за ним — две бронзовые ручки повернулись и щелкнули. Джимми налегла плечом, но под имитацией орехового шпона была арматурная сталь.

В шлюзе Римкин нащупывал застежки скафандра и думал: жарко. Снаружи жарко. Дважды он ронял скафандр на решетчатый пол. Вареная… Вареное что-то. Без скафандра землянин сварится в этой пустыне. Но ему-то что об этом беспокоиться? Римкин по-прежнему не знал, кто он на самом деле, но улицы с флагами, где изящные жители выгуливают переваливающихся на ходу животных с глазами цвета крови, ждали его в знойном городе, пыльном городе, где с высоких фасадов из марсита смотрят на сухие каналы резные головы.

Конечно, ему не нужен скафандр. Однако кнопка, открывающая наружный люк, внутри скафандра и не сработает, пока скафандр не загерметизирован. Он снова взял в руки скользкий белый материал. Застегнуть его было делом привычки, и привычка, похоже, работала: дверь скиммера открывалась. За лицевым щитком он почти видел великий город Большого хребта, раскинувшийся у подножия храма. Правда, слегка нерезко, расплывчато… Как отличить, что́ тут нанесенные временем песчаные холмы, а что — разумное творение удивительной культуры его народа, его планеты? Он провел рукой по стеклу шлема, но это не помогло.

Он пошел по залитой светом чужой улице.

И улица засасывала его ступни.

Он намеревался снять скафандр. Да. Потому что в этом прекрасном городе скафандр не нужен. Но не сейчас, а через несколько минут, а то все пока слишком расплывчато, слишком аморфно. И песок, который он смахнул рукой со щитка, все еще сыпался. А фигуры перед ним… нет, это не марсиане. Белые, раздутые, они возились среди обломков багрового камня, что-то делали со стройными колоннами, пронзающими марсианский полдень.

— Кто вы такие? — спросил он.

Двое обернулись:

— Римкин!..

— Я не знаю, кто вы, — сказал он.

— Слушай, как он здесь оказался?

— Я марсианин, — продолжал Римкин. — А вы… вы просто… просто картошка! — Он хотел засмеяться, но вместо этого странно всхлипнул, потому что сильно болела голова и он чувствовал вялость от лекарства, которым его напичкали утром.