— Я бы сказал, что все это кристально ясно, — покачал головой Маэс. — Так ясно, что даже неинтересно. Ты с нашими друзьями встречаться будешь?
— Буду, — кивнул Мустанг. — Пойдешь со мной? Фарман — твой человек.
— Не более мой, чем твой, — пожал плечами Хьюз. — Нет… думаю, у меня будут другие дела. Ты же знаешь.
18
Зрелость приходит тогда, когда выучиваешься ждать и рассчитывать силы. Часто лишь незначительная деталь отделяет победу от поражения, и нужно уметь уловить этот момент: тогда, когда судьбу можно изменить, приложив усилия в нужную точку.
Эдвард знал это. Ему говорили нечто подобное сотни раз — там, в настоящем времени, пахнущем смазкой, перегретым паром и металлом. Он и сам выучился ждать, наступать на горло своей гордости, соизмерять силы. Но это все теперь было погребено в невероятном прошлом, и никто не мог даже сказать, сколько лет назад. Так вот…
Мир вокруг отказывается держать. Не понять, существует ли он вообще, или это горячечный кошмар, невероятный по живости морок. Все здесь кажется чуждым, пустым, невсамделишным. И небо слишком яркое, и толпа на площади слишком громко орет, неуловимым образом иначе выговаривая слова, и листва буквально обжигает зеленью…
Здесь, на втором этаже того самого ремесленного дома, откупленного в итоге целиком с помощью средств архиепископа (Б-Брэдли, сволочь… все время приходится напоминать, что здесь люди совсем другие, что это не те, кого он знал), тоже все было слишком ярким. Ярко-синее покрывало на широкой кровати, лакированная алым и золотым посуда в открытом, неуклюжем буфете, натертые воском доски пола светятся бежевым… Почти мучительно для глаз. Потому что за всей этой пустотой — ровным счетом ничего нет. Это даже не ночной кошмар. Это какой-то липкий бред, от которого нельзя проснуться… потому что снов Эдварду здесь не снится.
Ни разу не приснилось. Ни единого.
Больше всего здешняя реальность похожа на сон, потому что у него снова — две руки и две ноги. Вообще-то, если вспомнить, Эдвард по-настоящему и не пытался вернуть себе телесную целостность. Когда в назначенный день гомункулы открыли врата, когда отец сражался с этим своим порождением ада, все, что хотел Эд, все, на что он дерзал — это вытащить тело Ала, застрявшее у Врат, в надежде, что душа брата не отлетела уже слишком далеко от доспехов, ставших грудой бесполезного металла. Он помнил этот отчаянный звон в голове, и саднящую безнадежность, от которой сжимало в горле, и… и сладостную, ласковую темноту, которая приняла его почти без боли. Немного удушья не в счет.
Может быть, мир вокруг — все-таки его личный ад? Или рай?..
В окно виден был замок, венчавший собой холм на той стороне реки. Живой росчерк пера под белым, пенистым морем облаков. Какие-то птицы черными галочками кружили над башнями, проносились под арками и, видно, присаживались на контрфорсы. В замке жил Крысиный Король.
Эдвард знал уже, что в народе его называют Крысиным за трусость, ибо мало того позора на Восточных Полях — несколько раз уже Король прекращал значительные воины, отделываясь чисто дипломатическими мерами, а один раз — неслыханное дело! — уплатил контрибуцию и даже сдал часть территории. А еще за то, что он почти не покидал мрачную твердыню замка. Говорят, даже из своих покоев выходил крайне редко — и никогда без доспехов.
Крысиный Король и воюющая церковь, узурпировавшая право на алхимию… две стороны одной медали, молот и наковальня, между которыми зажата их бедная страна… Так, в несвойственном ему порыве красноречия, говорил недавно Рой Мустанг.
Все-таки это до жути несправедливо: что они, такие похожие — не настоящие. И все-таки с ними чуть легче. Это жуткое, карикатурное одиночество, которое не может даже никому сказать о себе, становится легче.
«Я должен увидеть Крысиного Короля», — пробормотал Эдвард себе под нос, разглядывая громаду замка.
И сам удивился: что-что, а это ему раньше в голову не приходило. Новая, неожиданная мысль.
Он знал, что он ни в коем случае не должен совершать необдуманных поступков. Он знал, что сейчас весь вопрос — в ожидании. Сейчас Мустанг договаривается со своими людьми, и они будут решать, кого убрать — Деттерби или Марко. Будут решать, кого пытаться убедить — и тогда снова понадобится Эдвард.
Но почему-то до ужаса, просто до зуда в кончиках пальцах и до холодного комка под горлом захотелось… вот прямо сейчас… сотворить что-нибудь… неожиданное. Ну пусть не прямо глупое. Что-нибудь умеренно сумасбродное, чтобы почувствовать себя живым и настоящим.
Это игра, в которую играет умудренными опытом придворные интриганы. Выбирают подходящий случай и добиваются перевеса сил, чтобы одолеть еще и королевскую гвардию, и лорда Рэмси, у которого вроде бы есть не то чтобы личные войска, но — как это сказать? — очень персонально его уважающие бароны со своими вассалами, то есть, считай, отрядами. Эдвард — тут козырный туз… или, скорее, как невесело подумал он, пешка, которую нужно довести до конца доски, чтобы она превратилась в короля. Аналогия полная. Да, туз, пешка — не игрок.
ebooksa