— Глянь, — Диксон подошел ближе, сплюнул, оглядывая дергающееся, хрипящее тело, — его укусили, и он решил не ждать конца, мудак.
— Почему мудак? — Андреа, наконец, отвернулась, отошла чуть в сторону, рассматривая маленький лагерь.
— Да потому что трус, — Диксон, прошелся до палатки, аккуратно заглянул внутрь, разочарованно нахмурился, не найдя ничего интересного, — думал, затянет удавку на глотке — и все! Все проблемы закончатся. А нихера… Висит теперь здесь, а ноги ему другие мудаки обглодали. Семья его, наверно. Уж явно он об этом не думал, когда вешался.
— Ну… — Андреа опять посмотрела на дергающегося мертвеца, — может, он не видел другого выхода… Иногда его просто нет…
— Тоже так хотела? — Диксон внезапно подошел ближе, посмотрел прямо в лицо, что было случаем невероятным, и Андреа еле сдержалась, чтоб не отшатнуться от тяжелого взгляда его острых светлых глаз.
Она передернула плечами, отчего-то остро ощутив резко сгустившиеся сумерки, упавшие на них, словно тяжелый темный мешок, воздух стал густым и вязким.
— Че молчишь-то? — Диксон, против обыкновения, не отступал, яростно разглядывая ее осунувшееся бледное лицо, — я же знаю, что хотела. Там, в ЦКЗ. А сейчас?
Андреа не выдержала все-таки, отшагнула от него в сторону, злясь на настойчивость. Какое его дело? Что ему вообще надо?
— Не твое дело, чего я хотела, — собрав все силы и вспомнив недалекое прошлое, когда таких, как он, белую шваль, она не замечала даже, — даже если и так? Тоже мне, моралист нашелся!
Диксон шагнул за ней следом, сокращая расстояние. По лицу его, обычно маловыразительному и жесткому, пробежало какое-то непонятное ей выражение, словно двадцать пятый, неуловимый кадр. Тот самый, который и есть суть всего.
— Да? И сейчас хочешь?
Голос его, и без того грубый, хрипнул еще ниже, страшнее.
Но Андреа ни в коем случае не хотела, чтоб он понял, что она уже, кажется, всерьез испугалась его. Что жалеет, что решила отвлечься от постоянных навязчивых мыслей о сестре и напросилась с ним искать Софию.
Он ведь очень опасный человек!
Эта мысль резко влетела в голову и забилась там набатом.
Опасный. Грубый. Отталкивающий.
Конечно, лучше, чем его старший брат. Дерил по крайней мере хотя бы молчит. Но отчего-то эта его особенность теперь казалась особенно пугающей.
Что ему надо от нее?
Чего добивается?
Но нельзя показывать, что страшно, нельзя…