Любовь в мире мертвых

22
18
20
22
24
26
28
30

Диксон посидел немного неподалеку, соображая, что делать дальше. Можно было просто свалить. И забыть то, что случилось.

Вот только не хотелось. Да и не ждал его никто.

Диксон пытался увидеть обитателей лачуги, но засек только древнего старикана с ружьем времен Первой мировой, не иначе, шарящегося по двору.

Он решает переночевать неподалеку, а утром подойти поближе и глянуть, наконец, че за звери обитают в этом заповеднике.

Но утро приносит с собой некоторые проблемы в лице непонятно откуда взявшегося десятка ходячих, которых Диксон уводит в сторону леса. Подальше от жилья.

Особой опасности они не представляют, но мало ли. Нахрена случайности?

Идя назад, получает удар под дых в виде неподвижно сидящей на полянке Доун.

Какое-то время наблюдает за ней, просекая близлежащие кусты на предмет засады.

Может, она решила, что у него какие-то, бля, чувства к ней взыграли, раз приперлась сюда? Может, она с подмогой?

От этой твари всего ожидать можно.

Но Доун одна. Совершенно расслаблена и спокойна. И, похоже, что не ждет его. Просто сидит. Просто покусывает травинку.

Красивая хищная тварь, греет на солнышке свои кольца. Завораживает опять.

Диксон сам не понимает, как выходит к ней. Больше не таясь.

А потом, сидя рядом, заглядывает в яркие манящие глаза. И такую в них видит нежность, такую покорную радость, что голову дурманит. Сильно дурманит.

И хочется, нереально хочется верить ей. Что она пришла из-за него. Что просто увидеть захотела.

И Диксон верит. И даже чуйка не кричит об опасности.

И она такая сладкая, такая мягкая, такая податливая, как пластилин в его руках. Делай, что хочешь. Все можно.

И Диксон срывается в непривычную для себя, давно забытую, а, скорее всего, никогда даже толком и не испытываемую нежность. Ласку.

Ему не хочется в этот раз подчинять, причинять боль, заставлять. Это не нужно. Ему и так все можно.

И мир вокруг плавится от полуденного зноя и от нереальной, всепоглощающей чувственности. От ее ненасытных долгих поцелуев, касаний, стонов, таких мучительно искренних, от его желания обнимать ее, обхватывать так, чтоб ни частички нетронутого тела не осталось, чтоб каждая клетка ее кожи помнила его прикосновения и знала, кому она принадлежит теперь.