Вепрь

22
18
20
22
24
26
28
30

— Точно, братуха, — поддакивал Тимофей, поправляя соскальзывающий с плеча угол гроба. — На санках его надо было сопровождать.

— Сперва вообще пехота идет! — все более распалялся Ребров-старший. — Мы должны замыкать и поддерживать прямой наводкой!

— Точно, братуха. — Тимофей замедлил шаг. — Офицерье обязано личным примером, а не взади шастать.

Далее не сговариваясь, мятежный экипаж бросил гроб и дружно подался в стороны. Пугашкин с Паскевичем от неожиданности уронили скорбный груз, но — не честь мундиров. Оба карательных департамента добросовестно готовили свои штаты к внештатным ситуациям. Пугашкин выхватил пистолет.

Так, — фыркнула Настя. — Похороны обретают массовый характер.

Я был рад, что ее настроение изменилось.

— Отставить! — лениво скомандовал Паскевич. Бузотеры застыли, точно Бобчинский и Добчинский в финальной сцене пьесы.

— Сколько им впаяем? — Паскевич забрал у следователя табельное оружие. — По червонцу, я думаю, хватит. И без права переписки.

— Больше пятнадцати суток не могу, — замялся Пугашкин. — Мелкое хулиганство. Хотя если они знамя порвали, тогда, безусловно, статья. Умышленная порча в особо крупных размерах.

— Фотокамеру сюда. — Паскевич обернулся к увлеченному съемкой Виктору.

— Зачем? — Вопрос криминального фотографа явно запоздал. Кассета с хроникой последних событий была нещадно засвечена.

— Интуиция подскажет.

Виктор, словно заправский вратарь, в отчаянном броске поймал свой аппарат.

Братья-танкисты переглянулись. Подобное обращение с прессой, как правило, служило признаком начала решительных действий против мирного населения. В Чехословакии, по крайней мере.

— Ты что, Пугашкин? — Заведующий клубом обошел вокруг следователя, словно бы убеждаясь, что ни с кем его не путает. — Это же свои ребята! Прагу дважды брали! Правительственные награды имеют! Имеете?!

Он сурово глянул на братьев.

— Контузия у меня! — подтвердил Тимофей. — Будильником с балкона приложили! Хорошо, что я шлем тогда чуть не снял!

— Слышал, Пугашкин? — Паскевич, играя пистолетом, нахмурился. — Ты на чью мельницу воду льешь?

— Никак нет! — побледнел уже следователь.

— Вольно, — скомандовал танкистам Паскевич. — Взяли. Подняли. Пошли.