— Когда я слушала диск в первый раз, — сказала Шивон, — я обратила внимание, что некоторые стихотворения Федоров читал по-русски.
Коулвелл кивнула:
— Этот экспромт тоже был на русском… ага, вот он.
Она вернулась к столу, вооружилась блокнотом и карандашом и стала что-то быстро записывать, напряженно прислушиваясь к звукам русской речи. В какой-то момент доктор попросила Шивон отмотать запись немного назад. С этого момента они слушали вместе: доктор переводила, а Шивон нажимала «паузу» или «поиск», если ей казалось, что Скарлетт не успевает за Федоровым.
— Так обычно не делается, — извинилась Коулвелл. — Чтобы перевести стихотворение как следует, мне нужно больше времени.
— Будем считать это переводом в первом приближении, — успокоила Шивон.
Коулвелл со вздохом провела рукой по волосам и снова погрузилась в работу. Минут через тридцать она бросила карандаш на стол и с наслаждением потянулась. На диске Федоров по-английски объяснил слушателям, что следующее стихотворение будет из сборника «Астапово-блюз».
— Значит, о том, что он собирается читать свое новое стихотворение, никто не знал? — догадалась Шивон.
— Никто. Он ничего не говорил, — подтвердила Коулвелл.
— И Александр не объявил его даже во время выступления?
Коулвелл покачала головой, потом нетерпеливым жестом убрала с лица волосы.
— Это был экспромт, — повторила она. — Но я боюсь, что в публике очень немногие это поняли.
— Почему вы думаете, что это был именно экспромт?
— Потому что в квартире не было никаких черновиков, а все опубликованные работы Федорова я хорошо знаю.
Шивон кивнула и протянула руку к блокноту.
— Позвольте взглянуть?
Коулвелл нехотя протянула ей свои записи.
— Это все очень приблизительно… — сказала она. — Я даже не знаю, где должен быть разрыв строки.
Шивон было в высшей степени плевать на разрыв строки. Она впилась взглядом в блокнот.
…Шершавый язык зимы лижет детей Таганки. Шершавый язык дьявола лижет мать Россию и покрывается слоем драгоценных металлов (золота?). Его аппетит не утолить вовек… Алчное чрево не знает ни насыщения, ни покоя, ни любви. Желание зреет как гнойник. Те, кто пирует в разгар голода, не ведают ни угрызений совести, ни раскаяния… Тень зимы накрывает все… Свора негодяев предала народ и завладела моей страной.