— Патрульный полицейский рассказал мне, что Карнау регулярно приходил к дому мисс Кембридж в пьяном виде, кричал и угрожал ей. Он повторял, что она перед ним в долгу и не может выйти из бизнеса. Однажды Карнау разбил окно. Но он ни разу ее не ударил.
Я посмотрел на снятое с петель кухонное окно.
— А что было потом?
— В декабре по просьбе мисс Кембридж судебный запрет сняли. Больше жалоб от нее не поступало. Возможно, это не имеет значения, но в таких вещах никогда нельзя знать наверняка…
— Ладно, Ларри, спасибо.
Я слышал, как он постукивает карандашом.
— Проклятье, сынок…
— Вы хотите сказать, чтобы я не спешил с выводами, не выходил из себя.
— Да, что-то в таком роде.
— Спасибо, Ларри.
Я повесил трубку.
Роберт Джонсон принялся жевать мою лодыжку, и я погрозил ему кулаком. Однако мой демарш не произвел на него ни малейшего впечатления, и он занялся хладнокровным захоронением лепешки под кухонным ковром.
Когда я позвонил Карлону Макэффри в «Экспресс-ньюз», он разговаривал так, словно сражался с большим сандвичем. Я спросил, не появилось ли у него каких-нибудь любопытных новостей.
Карлон рыгнул.
— В каком смысле «любопытных»?
— Просто расскажи.
— Господи, Трес, я сообщу тебе свои новости, как только ты покажешь мне свои. Проклятье, о чем вообще речь?
Я принял его ответ за отказ.
— Ладно, что тебе говорит имя Бо Карнау?
Карлон прикрыл трубку ладонью, что-то прокричал своему коллеге и через минуту завопил в телефон, не потрудившись убавить звук.